На главную

Инквизиционный процесс. Формальная система доказательств


Инквизиционный процесс. Формальная система доказательств

БАЛТИЙСКИЙ РУССКИЙ ИНСТИТУТ

Реферат

По дисциплине: “История государства и права

зарубежных стран”

На тему: “Инквизиционный процесс.

Формальная система доказательств”

Выполнила

студентка 1

курса

юридического

факультета

заочного

отделения

Христич Элина

студ. билет N

1103035

Преподаватель:

Т.М.Кузьмина

Рига – 2001 г.

Сотни тысяч жертв, среди которых выдающиеся ученые, ху-дожники,

политические и общественные деятели своего времени, на-считывает мрачное

порождение католической церкви – инквизиция.

Любое бесстрастное и непредубежденное исследование инкви-зиции может

вынести ей только один приговор – “Виновна в пре-ступлениях против

человечества!”

У каждого из многочисленных адвокатов инквизиции свои аргументы в ее

защиту.

Такие аргументы можно встретить в работе итальянского апологета

инквизиции Агостино Чеккарони. За деяния испанской инквизиции

ответственность несет только королевская власть, что же касается папской

инквизиции, то она якобы “никогда не соверша-ла подобного рода эксцессов, и

это факт, что жертвы испанской инквизиции искали у нее защиты, и не без

успеха.” Разумеется, что Чеккарони не приводит никаких доказательств, но их

отсутсвие ни-когда не смущало поборников инквизиции. Они делают вид, что им

ничего не известно о преступлениях папской инквизиции.

Кардинал Альфредо Оттавиани, последний из инквизиторов, утверждал, что

католическая церковь, верная христианской заповеди всеобщей любви, никогда

не пользовалась “правом меча”, никогда не проливала кровь своих

противников, это – де делала гражданская власть, влиять на действия которой

церковь была лишена возмож-ности. Церковь “всего лишь”, заявлял Оттавиани,

отлучала еретиков от церкви.

Неверно и другое утверждение кардинала Оттавиани, что церковь лишена

была возможности влиять на гражданскую власть: ведь сожжение еретика

совершалось гражданскими властями на основе церковного отлучения, с

согласия, одобрения и по требова-нию церкви, которая до сих пор не сняла,

не отменила ни одного отлучения из вынесенных трибуналами инквизиции, за

исключением приговора Жанне д`Арк.

Папский престол, хотя и вынужден был под напором общест-венного мнения

прикрыть в своих владениях трибуналы инквизи-ции, продолжал до самых

последних дней существования папского государства (1870) отстаивать свое

право на преследование еретиков и применение к ним “принудительных мер”,

т.е. продолжал отстаи-вать право на существование инквизиции.

И совсем необоснованной и нелепой является попытка дока-зать, что

инквизиция была своеобразной формой проявления демо-кратии в Испании ХV –

XVIII вв., но ведь она силой, террором была навязана испанскому народу

церковью и королевской властью.

Инквизиция всегда преследовала и осуждала плебейских ере-тиков,

свободомыслящих, поборников социальной справедливости, противников

колониального гнета, ученых, опровергавших своими открытиями религиозные

догматы, борцов за общественный про-гресс.

Если под инквизицией понимать осуждение и преследование господствующей

церковью инакомыслящих – вероотступников, то хронологические рамки

инквизиции следует расширить на всю исто-рию христианской церкви –от ее

возникновения по настоящее время.

Первым, кто сформулировал “широкую” точку зрения на ис-торию

инквизиции, был сицилийский инквизитор испанец Луис Па-рамо, опубликовавший

в 1598 г. в Мадриде книгу на латинском язы-ке “О происхождении и развитии

святой инквизиции”. Трактат Па-рамо считается первым трудом по истории

инквизиции написанным с точки зрения официальной доктрины католической

церкви. Даже Иисус Христос, согласно Парамо, был “первым инквизитором Ново-

го завета”.

Подобного рода ссылки на Библию позволяли церковникам, с одной

стороны, доказать “законное”, “божественное” происхожде-ние “священного”

трибунала, а с другой стороны – его якобы “извеч-ный” характер.

Первый период истории инквизиции Е.Вакандар относит к IV-V в. н. э.,

когда епископы, следуя примеру мифических Петра и Пав-ла, отлучали от

церкви и предавали анафеме христиан, отклонив-шихся, по их мнению, от

официальных доктрин. Действительно, только в IV в., когда господствующей

религией в Римской империи стало христианство, церковь переходит от

“слов” (отлучений) к “де-лу” (насилию).

“Священное” судилище являлось тайным трибуналом. Его служители

торжественно присягали держать в строгом секрете все, относящееся к их

деятельности. Такую же присягу давали и его жертвы. За разглашение секретов

инквизиции виновным грозили столь суровые наказания, как и еретикам.

Допрос свидетелей, согласно Шпренгеру, должен проходить следующим

образом: вначале ему задавались следующие вопросы: “Такой-то свидетель из

такого-то города, будучи вызван, приведен к присяге и спрошен о том, знает

ли он такого-то (при этом называет-ся имя обвиняемого), ответил

утвердительно. Будучи спрошен о причинах знакомства, он ответил, что видел

его и часто с ним разго-варивал. При этом учитываются обстоятельства

знакомства и время его возникновения.” и т.д., затем “Свидетелю было

предписано дер-жать свою денунциацию в тайне. Показания сняты там-то и

тогда-то в присутствии таких-то лиц.” И заканчивался такой допрос следую-

щим образом: “Ежели судья из этих показаний заключает о наличии преступного

деяния или сильного подозрения в совершении подоб-ного деяния, то при

наличии опасности бегства судья дает распоря-жение о взятии обвиняемого под

стражу, а перед тем – об обыске в доме обвиняемого, причем просматриваются

все лари и конфискует-ся все оружие и инструменты. Затем судья собирает

воедино все об-винения и показания свидетелей и вызывает самого обвиняемого

на допрос. Обвиняемый приводится к присяге, как и свидетели, а затем ему

задают вопросы.”

Правда, церковники саморазоблачались, рекламируя такие кровожадные

произведения, как “Молот ведьм” инквизиторов Я. Шпренгера и Г.

Инститориса. Это сочинение, служившее руковод-ством инквизиторам по

истреблению ведьм, впервые было опубли-ковано в 80-х годах XV в. и

неоднократно переиздавалось в католи-ческих странах.

Папа счел необходимым даже дать в помощь обоим инквизи-торам “своего

излюбленного сына” магистра Иоанна Гремпера из Констанцкой епархии. Отныне

никто не мог оспаривать у Инстито-риса и Шпренгера их права самым жестоким

образом преследовать всяких еретиков, а в первую очередь заподозренных в

колдовстве, и преследования эти должны были беспрепятственно происходить

почти во всей Германской империи.

Особенно опасными еретиками Шпренгер считает ведьм, кото-рые

“заключили союз с адом и договор со смертью”, и именно про-тив них должен

был быть направлен главный удар “молота”, причем под ударом следует

разуметь, поскольку это касается книги, скорее нечто теоретическое, чем

практическое, хотя теория и практика, ра-зумеется, сливаются в глазах

инквизитора воедино.

“Молот ведьм ” состоит из трех частей. Первая – теоретичес-кая часть;

она заключает в себе 18 головоломных вопросов, на кото-рые, однако, следуют

очень незамысловатые ответы.

Вторая часть посвящена двум коренным вопросам: кому не приносит вреда

колдовство и какими средствами можно устранить колдовство?

Третья часть – по преимуществу юридическая и в 35 вопросах

рассматривается, как следует начинать процесс против ведьм, как его вести и

как закончить; попутно разрешаются разные побочные юридические казусы,

причем, со ссылкой на авторитетных писате-лей, устанавливается, что

позорное пятно ереси так велико, что к разбору этого преступления

допускаются даже крепостные для сви-детельства против своих господ, а также

всяческие преступники и люди лишенные прав.

По этому поводу Шпренгер пишет: “Отлученные, а также участники

колдовских преступлений, лишенные прав, преступники и крепостные против

своих владетелей могут допускаться к свидете-льству во всех религиозных

процессах. Еретики могут свидетель-ствовать против еретиков, а ведьмы

против ведьм. Допустимы к сви-детельству также: супруга, сыновья,

домочадцы.”

Теперь рассмотрим вопрос о том, кто же был судьями?

Верховным главой инквизиции являлся папа римский. Именно ему –

наместнику бога на земле – служила и подчинялась эта маши-на. Даже в тех

странах, где, как в Испании и Португалии, инквизи-ция непосредственно

зависела от королевской власти, ее преступные действия были бы немыслимы

без одобрения папского престола.

Инквизиторов поставляли главным образом два монашеских ордена –

доминиканцы и францисканцы, но среди них имелись пред-ставители других

монашеских орденов, священники и даже попада-лись люди, не имевшие

духовного сана. Как правило, это были энер-гичные, коварные, жестокие,

беспощадные, тщеславные и жадные до мирских благ фанатики и карьеристы.

Инквизиторы были наделены неограниченными правами. Ни-кто, кроме папы,

не мог отлучить их от церкви за преступления по службе. Все это ставило

инквизиторов на голову выше епископов, хотя и среди последних имелось

немало ревностных гонителей ере-си.

Инквизитор также имел право назначать в другие города свое-го округа

уполномоченных – “комиссариев”, или викариев, которые вели слежку и

осуществляли аресты подозреваемых в ереси лиц, до-прашивали, пытали их и

даже выносили им приговоры.

В XIV в. в помощь инквизиторам стали назначаться эксперты-юристы

(квалификаторы), как правило тоже церковники, в задачу которых входило

формулирование обвинений и приговоров таким образом, чтобы они не

противоречили гражданскому законодатель-ству.

По существу квалификаторы служили ширмой для беззаконий, чинимых

инквизицией. Они определяли, являются ли высказывания, приписываемые

обвиняемым, еретическими, или от них “пахнет” ересью, или они могут

привести к ереси. От заключения квалифика-торов зависела судьба

подследственного. В действительности они являлись не чем иным, как

служащими трибунала инквизиции.

Инквизиторов с самого начала их деятельности обвиняли в том, что они,

пользуясь отсутствием какого-либо контроля фальси-фицировали показания

арестованных и свиделей.

В ответ на эти обвинения папы римские ввели в систему ин-квизиции

новых персонажей – нотариуса и понятых, должных якобы способствовать

беспристрастности следствия.

Нотариус скреплял своей подписью показания обвиняемых и свидетелей,

что делали и понятые, присутствовавшие при допросах. Это придавало

следствию видимость законности и беспристрастия.

Другими важными чинами в аппарате инквизиции были про-курор, врач и

палач. Прокурор – один из монахов на службе инкви-зиции – выступал в роли

обвинителя. Врач следил за тем, чтобы об-виняемый не скончался

“преждевременно” под пыткой. Врач пол-ностью зависел от инквизиции и по

существу был помощником па-лача, от “искусства” которого часто зависели

результаты следствия. Роль палача вряд ли нуждается в комментариях.

Кроме этого, так сказать, руководящего аппарата трибунала имелся

подсобный, состоящий из “родственников” инквизиции – тайных доносчиков,

тюремщиков, слуг и другого обслуживающего персонала. “Родственники”, как и

все служители инквизиции, поль-зовались безнаказанностью.

Для того, чтобы привлечь кого-либо к ответственности, разу-меется,

требовались основания. Таким основанием в делах веры слу-жило обвинение

одним лицом другого в принадлежности к ереси, в сочувствии или помощи

еретикам.

За утайку сведений об еретиках, за нежелание сотрудничать с

инквизицией верующий автоматически отлучался от церкви; снять же такое

отлучение имел право только инквизитор, которому, ес-тественно, виновный

должен был оказать за это немало услуг.

Наоборот, тот, кто откликался на призыв инквизитора и сооб-щал ему

сведения о еретиках, получал награду в виде индульгенции сроком на три

года.

Приходские священники и монахи в свою очередь были обяза-ны доносить

инквизиции о всех подозреваемых в ереси. Исповедаль-ня служила

неисчерпаемым источником для такого рода доносов. Подобного же рода рвение

должны были проявлять и светские влас-ти.

Инквизиция делила доносчиков на две категории: на тех, кто выдвигал

конкретные обвинения в ереси, и тех, кто указывал на подозреваемых в ереси.

Разница между ними заключается в том, что первые должны были доказать

обвинение, в противном случае им угрожало как лжесвидетелям наказание;

вторым это не угрожало, ибо они, выполняя свой долг правоверных сынов

церкви, сообщали всего лишь свои подозрения, не вдаваясь в их оценку.

Самым ценным, самым желанным способом заполучить ерети-ка считалось не

обнаружить его с помощью третьих лиц, а заставить его самого добровольно

явиться в инквизицию и покаяться, отречься от своих заблуждений, осудить их

и в доказательство своей искрен-ности выдать всех ему известных

единоверцев, сторонников и дру-зей.

Но как добиться такого чуда? Инквизиция всегда находила слабых и

трусов, готовых добровольно каяться не только в своих собственных грехах,

но и возводить напраслину на своих родствен-ников, друзей и знакомых.

Основанием для начала следствия служил донос или показа-ния

подследственного, выдвинутые против третьего лица. Инквизи-тор на основании

одного из таких документов начинал предвари-тельное следствие, вызывая на

допрос свидетелей, могущих под-твердить обвинение, собирал дополнительные

сведения о преступ-ной деятельности подозреваемого и его высказываниях,

направлял запросы в другие инквизиционные трибуналы на предмет выявления

дополнительных улик. Затем собранный материал передавался ква-лификаторам.

Получив положительное мнение квалификатора, ин-квизитор отдавал приказ об

аресте подозреваемого.

Арестованного помещали в секретную тюрьму инквизиции, где он

содержался в полной изоляции от внешнего мира. Смерть об-виняемого не

приостанавливала следствия, так же как и его умопо-мешательство.

Даже подозрение служило достаточным основанием для арес-та.

Донос (и тем более самообвинение) служил для инквизиции

доказательством виновности обвиняемого. Хотя инквизиция и счи-тала каждого

попадавшего в ее сети виновным, она вынуждена была обосновывать свое

обвинение. Во-первых, для того, чтобы убедить обвиняемого признать себя

виновным и раскаяться. Во-вторых, ули-ки нужны были для того, чтобы хотя бы

внешне, чисто формально соблюсти декорум и лишить обвиняемого всяческой

надежды на спасение другим путем, кроме как через чистосердечное раскаяние

и примирение с церковью.

Очные ставки свидетелей обвинения с арестованными запре-щались.

Единственной причиной для отвода свидетелей считалась личная вражда. Однако

арестованному инквизиторы не сообщали, утеряли ли в результате его отвода

силу показания доносчиков и свидетелей. Инквизиторы продолжали настаивать

на обвинениях да-же в тех случаях, когда выяснялось, что они являются

клеветой или вымыслом доносчиков.

Все свидетели были по существу свидетелями обвинения. Об-виняемый не

мог выставить свидетелей в свою защиту потому, что инквизиция могла бы

обвинить их в потворстве и сочувствии ереси.

Никаких ограничительных сроков для проведения следствия не

существовало. Инквизиторы могли при желании держать обви-няемого в тюрьме

до вынесения приговора и год, и два, и десять лет, и всю его жизнь.

Следующим этапом в инквизиционной процедуре являлся до-прос

обвиняемого, основная цель которого заключалась в том, чтобы добиться от

него признания.

Инквизитор тщательно готовился к допросу арестованного. Он

предварительно знакомился с его биографией, выискивая в ней мес-та,

ухватившись за которые он мог бы сломить свою жертву, заста-вить жертву

беспрекословно повиноваться своей воле.

Однако, было бы ошибочным считать, что свою главную зада-чу инквизитор

видел прежде всего в отправке еретика на костер. Ин-квизитор в первую

очередь добивался превращения еретика из “слу-ги дьявола” в “раба

господня”.

Допрос начинался с того, что обвиняемого заставляли под присягой дать

обязятельство повиноваться церкви и правдиво отве-чать на вопросы

инквизиторов, выдать все, что знает о еретиках и ереси, и выполнить любое

наложенное на него наказание. После та-кой присяги любой ответ обвиняемого,

не удовлетворявший инкви-зитора, давал повод последнему обвинить свою

жертву в лжесвиде-тельстве, в отступничестве, в ереси и, следовательно,

угрожать ей костром.

При допросе инквизитор избегал выдвигать конкретные обвинения. Он

задавал десятки разнообразных и часто не имеющих к делу никакого отношения

вопросов с целью сбить с толку допра-шиваемого, заставить его впасть в

противоречия, наговорить с пере-пугу нелепостей, признать за собой мелкие

грехи и пороки. Умение вести допрос считалось главным достоинством

инквизитора.

Но все же добиться признаний только путем хитроумно и ко-варно

построенного допроса инквизиторам далеко не всегда удава-лось. Тогда

пускались в ход другие, не менее действенные средства– ложь, обман,

запугивание, рассчитанные на то, чтобы подавить лич-ность обвиняемого.

У инквизиторов было множество и других “гуманных” средств для того,

чтобы сломить волю своей жертвы. Они могли держать уз-ника годами в тюрьме

без следствия и суда, создавая у него впечат-ление, что он заживо погребен.

Они могли симулировать суд в на-дежде, что после вынесения ложного

смертного приговора жертва в порыве отчаяния “заговорит”. Они могли морить

узника голодом, мучить его жаждой, держать в сыром, темном и зловонном

подзе-мелье, где крысы и насекомые превращали его жизнь в ад.

Все эти многочисленные средства “гуманного” воздействия приносили свой

результат, и многие узники признавали не только действительные но и

вымышленные преступления против веры.

Когда инквизиторы приходили к заключению, что уговорами, угрозами,

хитростью невозможно сломить обвиняемого, они прибе-гали к насилию, к

пыткам, исходя из посылки, что физические муки просвещают разум значительно

эффективнее, чем муки моральные.

Шпренгер по этому поводу пишет: “Если судья безуспешно ждал некоторое

время признаний обвиняемой, которая была неодно-кратно увещеваема, то, имея

уверенность в том, что обвиняемая про-должает запираться в правде, он

приступает к умеренным пыткам, не прибегая к кровопролитию. Ведь известно,

что допросы под пыт-кою обманчивы и, на что уже раньше указывалось,

зачастую остают-ся без результата.” Затем, прервав на время пытку

обвиняемую сно-ва уговорами пытались заставить признаться в своих

преступлениях. Далее, у него же: “Если умеренно пытаемый продолжает запира-

ться, то перед ним раскладываются иные орудия пытки, и он пре-дупреждается,

что они будут применены к нему, если он не скажет правды.” Весь ход такого

допроса записывался нотариусом в прото-кол.

Чтобы спастись, подсудимый должен был сперва признать се-бя виновным в

предъявляемом ему обвинении, затем выдать подлин-ных или воображаемых

сообщников, и только тогда ему разрешали отречься от ереси и примириться с

церковью. Если все это он проде-лывал охотно и со рвением, то мог

отделаться сравнительно легким наказанием; если же инквизиторам удавалось

его сломить только после длительной “обработки”, то его ждала более суровая

кара.

Итак, следствие закончено. Инквизиторы одержали победу или потерпели

поражение. В первом случае обвиняемый дал требуе-мые от него показания, во

втором – обвиняемый решительно настаи-вал на своей невиновности. Теперь

трибуналу инквизиции предстоя-ло вынести приговор, который соответствующим

образом покарал бы и того и другого.

Создав инквизицию, церковь постоянно доказывала свое пра-во карать не

только духовными, но и “телесными” карами провинив-шихся в вопросах веры

овечек.

Инквизитор отлучал нарушителей церковных законов от церк-ви и

накладывал на них другие кары. Отлучение, провозглашенное инквизитором,

пахло костром, в лучшем же случае – длительным тюремным заключением и

потерей состояния, не говоря уж о мо-ральных и физических пытках.

Хотя обвиняемый формально не был лишен нанять себе за-щитника, на

практике это исключалось, ибо защитник еретика сам мог быть заподозрен в

ереси, арестован и осужден инквизицией.

В Испании защитник назначался самой инквизицией. Но по существу это

был не защитник, а сотрудник инквизиции, помогав-ший засудить обвиняемого.

Невежество также не спасало обвиняемого от кары. Несколько смягчали

участь жертвы умопомешательство или опьянение, но и в том и в другом случае

обвиняемый был обязан признать себя винов-ным, если хотел избежать костра.

Шпренгер пишет: “Относительно окончательного приговора надо сказать

следующее: по мнению Августина, приговор не может быть произнесен над тем,

кто не сознался в содеянном преступле-нии. Сознание же может быть двояким:

добровольным или под дав-лением доказательств. Приговор - троякий:

временный, окончатель-ный и предписанный. По объяснению Раймунда,

промежуточным приговором называется такой, который относится не к главным

пун-ктам обвинения, но к побочным, выявившимся в течение процесса, таким

как отвод свидетеля, признание или отвержение отсрочки и т.п. Окончательным

приговором называется такой, который заклю-чает главные пункты обвинения, а

предписанный – такой, в котором старший по должности дает предписание

младшему, как надлежит действовать против осужденного”.

Приговоры инквизиции, как правило, отличались суровостью и

жестокостью. Трибунал инквизиции присуждал в первую очередь к епитимиям –

от “легких” до “унизительных”, затем к тюремному заключению, обычному или

строгому, к галерам и, наконец, к отлу-чению от церкви и передаче

осужденного светским властям для сож-жения на костре. Почти всегда эти виды

наказаний сопровождались бичеванием осужденных и конфискацией их имущества.

В XIII в. довольно популярным наказанием было принуди-тельное участие

в крестовых походах.

Узник, разумеется, если располагал скрытыми от инквизиции средствами,

подкупить тюремщиков и обеспечить себе таким обра-зом, некоторые поблажки и

льготы.

В XIII в. инквизиторы, осудив еретика, приказывали разру-шить и

сравнять с землей его дом, Однако со временем стремление завладеть

имуществом осужденных взяло верх, и инквизиция отказа-лась от такого рода

действий.

В отличие от светских судов инквизиция судила и преследова-ла не

только живых, но и мертвых. Вообще инквизиционный трибу-нал не признавал

каких-либо смягчающих вину обстоятельств. Ни пол, ни возраст, ни давность

совершенного проступка, ни, наконец, смерть не спасали еретика от

осуждения.

Того из вероотступников, кто упорствовал в своих ошибках инквизиция

отлучала от церкви и “отпускала на волю”.

Эта невинная на первый взгляд формулировка таила в себе смертный

приговор обвиняемому. Осужденный “отпускался на во-лю” в том смысле, что

церковь отказывалась впредь заботиться о его вечном спасении, что она

отрекалась от него.

Упорствующего еретика должна была поглотить не в фигу-ральном, а в

буквальном смысле геена огненная. Но инквизиторы предпочитали, чтобы эту

грязную работу за них выполняла граждан-ская власть. Зловещую привилегию

официально выносить смертные приговоры, казнить и оплачивать палача церковь

предоставляла светским властям.

Итак, если еретик не отрекался от своих убеждений, то цер-ковь передавала

его гражданским властям с предписанием, наказать его по заслугам. В более

поздние времена такого рода обращения со-провождались просьбами проявить к

осужденному милосердие. Оно проявлялось в том, что раскаявшегося смертника

душили перед каз-нью или надевали на его шею “воротник” начиненный порохом,

что-бы сократить мучения несчастного.

Инквизиция была более заинтересована в отречении еретика от своих

воззрений, чем в его героической смерти на костре.

О том, как совершалась казнь еретика, сохранилось большое число описаний

современников. Обычно казнь назначалась на празд-ничный день, население

призывалось присутствовать на ней. Укло-нение, как и проявление симпатии

или жалости к казнимому, могло навлечь подозрение в ереси. Костру

предшествовало аутодафе, где в присутствии церковных и светских властей и

народа совершалось торжественное богослужение, а затем оглашался приговор

инквизи-ции осужденным.

Аутодафе устраивалось несколько раз в год. За месяц до его проведения

приходские священники оповещали верующих о пред-стоящем аутодафе, приглашая

участвовать в нем и обещая за это индульгенцию на 40 дней. На центральной

площади воздвигался по-мост. Присутствие женщин и детей приветствовалось.

Так как ауто-дафе длилось иногда весь день, то у помоста строились

обществен-ные уборные.

Заключенных вели к кафедральному собору, где образовы-валась процессия.

Процессия медленно направлялась к площади, где должно было состояться

аутодафе. Горожане наблюдали за процес-сией из окон домов или с мостовой.

Следуя указаниям церковников, многие из них осыпали заключенных бранью.

Однако запрещалось бросать в еретиков какие-либо предметы.

Тем временем на месте аутодафе собирались светские и духов-ные власти и

гости, а также горожане, заполнявшие площадь.

С прибытием процессии заключенных усаживали на скамьях позора. Вслед за тем

начиналась траурная месса, за ней следовала грозная проповедь инквизитора,

которая кончалась оглашением при-говоров. Приговоры зачитывались по-латыни,

были они длиннющи-ми, начинались цитатами из Библии и произведений отцов

церкви, читались медленно. Если осужденных было много, то на оглашение

приговоров иногда уходило несколько часов.

Аутодафе венчалось экзекуциями: одних осужденных облека-ли в санбенито и

шутовские колпаки, других стегали плетьми, тре-тьих стражники и монахи

волокли на “жаровню”.

“Жаровня” располагалась на соседней площади, куда вслед за смертниками

переходили церковные и светские нотабли и рядовые горожане. Здесь накануне

сооружался эшафот со столбом в центре, к которому привязывали осужденного;

завозились дрова и хворост, которыми обкладывался эшафот. Сопровождавшие

смертников мо-нахи и “родственники” пытались в эту последнюю минуту вырвать

у своих жертв отречение. О желании раскаяться осужденный мог дать знать

только знаком, так как, опасаясь, что он будет агитировать пе-ред народом в

пользу ереси, его часто вели на казнь с кляпом во рту.

Когда зажигался костер, особо уважаемым прихожанам пре-доставлялось

почетное право подбрасывать в огонь хворост, чем они приумножали перед

церковью свои добродетели.

Если осужденный на костер умирал до казни, то сжигали его труп. Сожжению

подвергались и останки тех, кто был посмертно осужден.

Костер использовался инквизицией и для другой цели – унич-тожение сочинений

вероотступников, иноверцев и неугодных церк- ви писателей.

Деятельность инквизиционного трибунала наложила зловещий отпечаток на

теорию и практику гражданского судопроизводства, из которого исчезли под ее

влиянием зачатки объективности и бесприс-трастности, свойственные еще

римскому праву. В большей части Европы инквизиционное судопроизводство

сделалось обычным ме-тодом, применявшимся в отношении всех обвиняемых. В

глазах светского судьи обвиняемый был человеком, стоящим вне закона,

виновность его всегда предполагалась, и из него надо было во что бы то ни

стало, хитростью или силой, вырвать признание.

Такова была порожденная церковью машина инквизиции, о “благотворном”

влиянии которой на судьбы общества все еще пи-шут некоторые церковные

авторы.

© 2010