Реферат: Правительственные круги накануне первой мировой войны по воспоминаниям Джунковского

Введение. Краткий экскурс.

В результате государственного переворота 3 июня 1907 г. в России установилась так называемая «третьеиюньская» политическая сисема, или «третьеиюньская монархия», которая знаменовала собой поворот к политической реакции, но вместе с тем и проведение необходимых реформ, призванных предотвратить новые социальные потрясения и способствовать модернизации страны.

III Государственная Дума была самой «угодной» для самодержавия и просуществовала весь отведенный ей по закону пятилетний срок (1907-1912).

Политика «третьеиюньской монархии» в целом расценивается историками как реакционная. Однако это было и время преобразований. Царизм не мог не учитывать «уроков» революции 1905-1914 гг., поэтому для его политического курса в 1907-1914 гг. характерно сочетанием реакционных мер с проведением реформ, лавированием между консервативными дворянскими кругами и либеральной буржуазией.

Проводником такого курса стал председатель Совета министров (с 1906-1911 гг.) П. А. Столыпин. С его именем связано проведение реформы крестьянского надельного землевладения, получившей название «столыпинской аграрной реформы». Основное содержание реформы было изложено в обнародованном 9 ноября 1906 г. указе под скромным названием «О дополнении некоторых положений действующего закона, касающегося крестьянского землевладения и землеиспользования».

29 мая 1911 г. было издано «Положение о землеустройстве», направленное на форсированное создание отрубного и хуторского хозяйств во время проведения «землеустроительных работ».

В первые годы на посту председателя Совета министров Столыпин пользовался большим доверием у Николая II. 1908-1910-е гг. можно считать временем наибольшего влияния Столыпина, но и началом заката его карьеры.

В это время на сцену выступает одиозная личность Григория Распутина (о нем и его взаимоотношениях с Джунковским мы упомянем еще в данной работе). Появление его при дворе относится к 1905 г. Его возвышению способствовала императрица Александра Федоровна, увидевшая в нем не только «прорицателя», но и «целителя» ее больного гемофилией сына. Распутин приобрел известный вес и значение лишь потому, что за ним стояла влиятельная придворная камарилья, которая ловко использовала его как орудие в своих интригах и, в первую очередь против Столыпина с целью сместить его.

В политической жизни России 1912-1914 гг. характерны рост буржуазной оппозиционности, стремление крупной промышленной и финансовой буржуазии к политической консолидации и влиянию на государственные дела. Тон задавали прогрессисты, поставившие своей задачей объединить либерально-оппозиционные партии и группы для завоевания политического господства русской буржуазии. Однако последующие события показали тщетность этих надежд. Русская буржуазия представляла собой еще сравнительно небольшой социальный слой в стране, к тому же она, в отличие от западноевропейской буржуазии, не обладала ни традициями, ни опытом политической борьбы.

Наиболее сложной задачей в начале века являлась модернизация государственно-политической системы Российской империи, где абсолютная власть по-прежнему принадлежала императору. Последний российский самодержец Николай II пытался следовать курсу Александра III на сохранение неограниченной самодержавной власти. В стране отсутствовали основные политические и гражданские свободы. Первые политические партии, образовавшиеся в конце XIX – начале XX в., находились на нелегальном положении. Быстро росший и набиравший экономический вес слой промышленной, торговой и финансовой буржуазии не имел не только власти, но и каких-либо политических прав. В новых условиях монархия оказалась перед выбором – либо решиться на реформирование государственно-политической системы, либо, ничего не меняя, ограничится мелкими уступками, что, в конечном счете, грозило насильственной ликвидацией самодержавия.

Именно в такое время и выпало жить В. Ф. Джунковскому, воспоминаниям которого и будет посвящена данная работа.

Историография.

Рассматривая историю данного периода целесообразнее всего опираться на архивы, дневниковые записи, а часто и на воспоминания очевидцев, тем более, что после падения советского режима доступ ко многим закрытым ранее архивам был возобновлен.

Если передача документов царской фамилии внутри архивной системы проходила довольно гладко (архивы, как правило, подчинялись решениям своего руководства), то с музеями дело обстояло сложнее, поскольку они не всегда стремились выполнять декреты 1923 г. Решение коллегии Центрархива от 25 октября 1928 г. (п.I) признало необходимым привлечь к ответственности заведующего Музея города в Ленинграде Ильина за сокрытие архивов Романовых: материал был передан в Прокуратуру (ГА РФ. Ф.Р-5325. Оп.1с. Д.568. Л.1; Д.660. Л.1-3). Особо скандальный характер носило выявление и передача документов из рукописного отдела библиотеки Академии наук в Ленинграде. Особая Комиссия из Москвы в конце 1929 г., проверяя состав документов рукописного отдела, отметила, что часть из них имеет политическое значение и умышленно скрывается от общественности. Имелись в виду документы архива В.Ф.Джунковского, дневники великого князя Константина Константиновича, тексты отречений от престола Николая II и великого князя Михаила Александровича, отдельные документы Департамента полиции (Стенограмма заседания Особой комиссии Наркомата РКИ СССР 24 октября 1929 г. — Исторический архив. №1. 1993 г.). В резолюции, которая была принята 18 ноября 1929 г. на публичном заседании, посвященном открытию Института истории Коммунистической академии, этот факт был оценен “как явление политической контрреволюции и научного вредительства” (ГА РФ. Ф.Р-5325. Оп.9. Д.1842. Л.63). Подобные обвинения были далеки от истины. В.Ф.Джунковский сам оставил свой архив на хранение в рукописном отделе в 1915 г., перед отъездом в действующую армию. Вопрос о необходимости передачи дневников великого князя Константина Константиновича и переписки царской семьи, находившихся на хранении в Академии наук, поднимался на коллегии Центрархива 3 июня 1926 г., т.е. гораздо раньше ревизии. На коллегии было принято решение “возбудить ходатайство о передаче документов через ВЦИК” (ГА РФ. Ф.Р-5325. Оп.1с. Д.314. Л.16об.). Что касается документов Департамента полиции, то факт спасения этих документов Академией наук в 1917 г. и последующей передачи их государственным архивам общеизвестен. Небольшая часть документов, обнаруженная Комиссией, была не передана случайно.

В декабре 1929 г. архив В.Ф.Джунковского поступил в Москву и был присоединен к фондам “Отдела падения старого режима” ЦАОР, причем препроводительные документы к передаче были составлены ленинградскими органами ОГПУ (ГА РФ. Ф.Р-5325. Оп.1с. Д.739. Л.13). В 1930 г. из архива Академии наук поступил фонд А.Ф.Кони, но часть документов историко-литературного характера осталась в хранилищах Пушкинского Дома (ГА РФ. Д.564).

Общая характеристика дореволюционных документов, описываемого периода содержится в ряде архивных справочников, которые выходили в разное время и над которыми трудились такие известные архивисты как В.В.Максаков, Н.Р.Прокопенко, О.Е.Карнаухова и др. Были опубликованы два тома Путеводителя по Центральному историческому архиву в г.Москве (М., 1946 г.); Краткий справочник о фондах ЦГАОР СССР (М., 1979 г.), правда, без раскрытия содержания документов фондов и I-й том Справочника о фондах ЦГАОР СССР (М., 1990 г.), подготовленного на основе информации, включенной в Автоматизированный банк данных (АБнД) по документам ГАФ СССР. Следует отметить, что методика составления характеристик для банка данных отличалась от методики подготовки характеристик для путеводителей: вместо краткой исторической справки приводились лишь “документированные функции”, т.е. просто перечислялись функции учреждений, что не могло дать полную информацию об истории учреждений, причем формальное перечисление “документированных функций” часто отрицательно влияло на полноту информации о составе и содержании документов фонда.

Источниковедение.

При анализе вопроса, заявленного в заглавии, нами использовался теоретический аспект источниковедения, как науки, а именно материалы изучались главным образом на материале письменных источников, лежащих в основе большинства исторических трудов. Тое есть получался анализ исходных текстов, включенный в какой-либо другой источник.

Вообще применение такого подхода в данной работе связано с определенными трудностями. Источник как явление вообще сложно назвать «беспристрастным» свидетелем изучаемой эпохи. Он всегда эмоционально окрашен и несет на себе отпечаток авторской оценки. Даже полицейские отчеты по громким процессам, один из которых и рассматривается здесь, полны авторских ремарок и в той или иной степени «авторской воли» излагаемого субъекта.

Источниковедческая практика включает в себя деятельность архивов, музеев и библиотек по сбору, хранению и описанию источников, публикаторскую деятельность и работу историков над источниками в процессе исследований. В данной работе нами были изучены в той или иной мере материалы 7-ого делопроизводства, образованного 6 сентября 1902 г. на базе бывшего 4-го делопроизводства (14 марта 1883 г. - 6 сентября 1902 г.) с передачей всех его функций и архива. Оно осуществляло наблюдение за производящимися при жандармских управлениях формальными дознаниями, составление для следственных органов справок о революционной деятельности лиц, привлеченных к следствию по делам о государственных преступлениях, рассмотрение всякого рода ходатайств со стороны обвиняемых или лиц, производящих следствие, просьб о продлении срока ареста или изменения меры пресечения; с мая 1905 г. на 7-ое делопроизводство возлагалось составление розыскных циркуляров, ведение переписки по тюремному ведомству (о числе заключенных, о беспорядках в тюрьмах, побегах и т.д.). Рассматриваемая тема излагается в источниках данного ведомства достаточно полно, в связи с чем они и были избраны для анализа.

Накануне и в период революции 1905-1907 гг. было заведено большое количество дел по наблюдению за отдельными комитетами РСДРП, партии эсеров, анархистов, за отдельными представителями этих комитетов, национальных партий и организаций (группы организации “Искра”) в Москве, Петербурге, Одессе, Киеве, Екатеринославе, Харькове, Баку, Перми, Твери, Херсоне, Николаеве, Казани, Либаве, Тифлисе, Поневеже, в Иваново-Вознесенске, Феодосии и других городах.

Также в данной работе использовались мемуары, автобиографии и газетные статьи того времени, перепечатанные, правда, современными средствами массовой информации, как правило, с обозначением достаточно резких оценок авторов. Мы постарались не добавлять еще и свою оценку данным источникам, в связи с чем практически не изменяли исходные точки зрения (изменялись они в некоторых местах с точки зрения стилистических приемов компиляции).

Личность В. Ф. Джунковского.

«Я, — писал о себе В.Ф.Джунковский, — родился 7 сентября 1865 г. в Петербурге. Моему отцу было 49 лет, моей матери 43 года. Отец мой Федор Степанович в то время был в чине генерал-майора и за год до моего рождения был назначен начальником канцелярии генерал-инспектора кавалерии, пост которого тогда занимал один из братьев императора Александра II великий князь Николай Николаевич (старший), и членом комитета по устройству и образованию войск, в каковых должностях и пробыл почти до самой своей смерти. Мать моя Мария Карловна Рошет была лютеранкой, ...она значительно пережила отца и скончалась в 1895 г., через 16 лет после его смерти».

Происхождение и положение семьи открывало перед Владимиром Федоровичем Джунковским широкие возможности в выборе карьеры. Этому способствовало и военное образование, полученное им в одном из самых привилегированных учебных заведений — Пажеском корпусе в Петербурге. По его окончании в 1882 г. В.Ф.Джунковский был зачислен в 1-й батальон Лейб-гвардии Преображенского полка, которым командовал великий князь Сергей Александрович. Прослужив около двух лет, В.Ф.Джунковский был произведен сразу же, минуя чин прапорщика, в подпоручики, а через четыре года стал поручиком. В этом чине 23 декабря 1891 г. он был назначен адъютантом московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича и оставался на этом посту и в этом звании более тринадцати лет. Только 6 декабря 1895 г., в день тезоименитства Николая II, В.Ф.Джунковский получил чин штабс-капитана, а через пять лет, 6 мая 1900 г., был произведен в капитаны.

Судьба В.Ф.Джунковского резко изменилась в 1905 г.: 4 февраля этого года великий князь Сергей Александрович был убит бомбой, брошенной эсером-террористом Каляевым.

Больше полугода В.Ф.Джунковский продолжал числиться в прежней должности адъютанта погибшего великого князя. Однако за это время он сильно продвинулся по служебной лестнице — в апреле 1905 г., в память о великом князе, он был сразу же, минуя чин подполковника, произведен в полковники.

30 июля 1905 г. В.Ф.Джунковский был назначен московским вице-губернатором, но оставался в этой должности всего три месяца и 11 ноября 1905 г. заменил престарелого московского губернатора Г.И.Кристи. Надо сказать, что В.Ф.Джунковский вполне подходил для этого, так как, состоя при генерал-губернаторе, был не только его адъютантом, но и помощником, готовил документы и решения по многим административным вопросам.

В бытность В.Ф.Джунковского губернатором высшая административная власть в Москве и губернии была представлена генерал-губернатором, губернатором и градоначальником. Наряду с ними существовали выборные представительные органы: губернское земское собрание и его исполнительный орган — земская управа, и городская дума с городской управой и ее председателем — городским головой. В этой системе генерал-губернатор обладал высшей военной и административной властью, которая значительно расширялась в периоды «исключительного положения». Так было во время декабрьского вооруженного восстания 1905 г., подавленного Ф.В.Дубасовым с помощью войск и полиции. Функции же градоначальника в Москве были чисто полицейскими и распространялись только на город.

В руках губернатора была сосредоточена административная власть на территории губернии и города. Он возглавлял губернское правление и больше десятка различных совещательных учреждений — присутствий, комитетов, комиссий. С их помощью губернатор осуществлял надзор за фабрично-заводской промышленностью и рабочими, за губернской полицией, поступлением податей, набором рекрутов, за крестьянскими, земскими и городскими органами самоуправления и проч.

На начало его губернаторства приходятся два важнейших политических события, две исторические вехи в судьбе России: первая революция и учреждение высшего представительного законодательного органа — Государственной Думы. В.Ф.Джунковский был очевидцем обоих событий и отразил их в своих мемуарах в присущей ему деловой и фактографической манере.

Деятельность В.Ф.Джунковского на губернаторском посту была замечена и высоко оценена императором еще раньше: в 1908 г. Он был произведен в генерал-майоры (флигель-адъютантом Свиты В.Ф.Джунковский состоял с весны 1905 г.). Исполняя свои свитские обязанности, В.Ф.Джунковский часто приезжал на дежурства в Петербург, имел свидания с Николаем II и заслужил его расположение. Его приглашали к царскому столу запросто, без посторонних и без официальных церемоний. Здесь, во время бесед за чайным столом, Владимир Федорович имел возможность лучше и ближе узнать Николая II и проникся к нему искренней любовью. Императорская чета отвечала ему симпатией и любезным вниманием. Успех Бородинских торжеств отразился на карьере и судьбе В.Ф.Джунковского. 23 января 1913 г. он был назначен на пост командира Отдельного корпуса жандармов и товарища министра внутренних дел, «курирующего», как мы теперь сказали бы, всю политическую полицию империи.

Познакомившись с деятельностью своего нового ведомства, В.Ф.Джунковский в первом своем приказе по Корпусу жандармов 6 февраля 1913 г. напомнил своим подчиненным слова императора Николая I, сказанные А.Х.Бенкендорфу при учреждении Корпуса жандармов в 1827 г., как «священный завет милосердия, призывавший осушать слезы несчастных». При этом В.Ф.Джунковский выразил надежду, что в офицерской среде Корпуса он встретит «те качества, которыми гордится русская армия, а именно — дух товарищества, взаимного доверия и благородного прямодушия в отношении к начальникам, друг к другу и к подчиненным».

Яркое и необычное выступление на полицейском поприще нового руководителя вызвало живейший интерес и резонанс во всех кругах общества.

Так, П.П.Рябушинский писал в своей газете «Утро России», что «истинно порядочный человек в частной жизни В.Ф.Джунковский всецело перенес эту порядочность в область служебных отношений», а это явление «в России редкостное». Другой журналист из той же газеты И.Лопатин со скептицизмом замечал: «...мы, обыватели, пытаемся угадать, кто кого раньше переделает на свой лад: жандармы своего начальника или начальник — жандармов».

В консервативных кругах приход В.Ф.Джунковского в Министерство внутренних дел встретили с большой настороженностью и опаской.

Первым ответственным делом В.Ф.Джунковского на новом посту была организация охраны императора и царской семьи во время их путешествия по русским городам в связи с празднованием 300-летия дома Романовых в мае 1913г.

Необходимость реформирования полиции, статус которой почти с екатерининских времен сохранялся без существенных изменений, первым осознал П.А.Столыпин, при котором был разработан соответствующий законопроект. Но этому воспротивились губернаторы, увидевшие в нем ущемление своих прав. Их поддержал Н.А.Маклаков и отозвал законопроект из Государственной Думы. В.Ф.Джунковский решил прежде всего провести реорганизацию органов политического сыска, он принял меры по реорганизации внутренней агентуры. Циркуляром 1 мая 1913 г. В.Ф.Джунковский запретил вербовать секретных агентов из воспитанников средних учебных заведений и потребовал постепенно избавиться от тех, кто был завербован ранее. «...Розыскным учреждениям, — указывалось в циркуляре, — надлежит прежде всего, в целях сохранения от влияния революционной пропаганды обучающихся в средних учебных заведениях, направить секретную агентуру на освещение соприкасающейся с ними среды, для чего нет надобности пользоваться услугами самих обучающихся, так как последние являются лишь объектом пропаганды и по своему развитию не в состоянии отнестись сознательно и серьезно к обязанностям секретного агента, и потому использование их в этом направлении может привести только к нежелательным явлениям».

С этих же позиций оценивал он и деятельность секретной агентуры среди военнослужащих в армии. К тому же, как он понял, там процветали провокация и доносы, порой ложные. Случалось, что сами агенты распространяли в воинских частях революционные прокламации, пытаясь таким путем обнаружить сочувствующих революционному движению. Такими приемами были вызваны волнения в Туркестанском военном округе в 1912 г. В.Ф.Джунковский был убежден, что борясь с провокацией, он тем самым укрепляет дисциплину в армии и ее боеспособность.

Монархист и консерватор, В.Ф.Джунковский видел свой долг в служении «Престолу и Отчеству» и как человек порядочный и религиозный делал для монархии и России то, что велели ему долг и совесть. При этом он часто вызывал недовольство правых, монархических кругов и выражал мысли, более подходящие оппозиции.

Враги плели свои интриги и ждали случая, когда В.Ф.Джунковский споткнется. Таким камнем преткновения стал для него Г.Распутин.

Джунковский и царь. Реалии времени.

В. Ф. Джунковский на посту командира Отдельного корпуса жандармов и товарища министра внутренних дел имел вполне реальную картину происходящего в царском окружении. Ему по долгу службы приходилось делать это. Но также по долгу службы ему необходимо было докладывать об этом.

Коррумпированность и провокаторство, процветавшие в его ведомстве не оставляли его безучастным свидетелем.

Воспоминания В.Ф.Джунковского дают представление о том, что провокация стала страшной язвой, разъедавшей не только политическую полицию и армию, но и все общество. Он подробно описывает скандальные дела Д.Г.Богрова, от руки которого погиб П.А.Столыпин, Р.В.Малиновского, Е.Н.Шорниковой и других. Пределом низости и падения считал В.Ф.Джунковский провокаторскую деятельность Е.Ф.Азефа — секретного сотрудника Департамента полиции и одного из руководителей Боевой организации эсеров. Главную ответственность за распространение таких безнравственных и вредных для безопасности государства методов розыскной работы В.Ф.Джунковский возлагал на бывшего командира Корпуса жандармов П.Г.Курлова и директора департамента полиции С.П.Белецкого. Последнего В.Ф.Джунковский считал самой одиозной фигурой и при первой же возможности избавился от него, заменив в начале 1914 г. своим надежным сотрудником В.А.Брюн де Сент-Ипполитом. Не менее решительно он освобождался и от других чиновников полицейского ведомства, не вызывавших у него доверия и скомпрометировавших себя нечистоплотными методами работы.

Чем больше делал Царь на благо Отечества, тем громче раздавались голоса его противников. Ведется организованная клеветническая кампания, призванная дискредитировать его. Темные разрушительные силы не гнушаются ничем: в ход идут самые подлые, самые грязные, самые нелепые обвинения - от шпионажа в пользу немцев до полного морального разложения. Все большая часть образованного общества России отторгается от российских традиций и идеалов и принимает сторону этих разрушительных сил. Царь Николай II и эта разрушительная часть образованного общества живут как бы в разных мирах. Царь - в духовном мире коренной России, его противники - в мире ее отрицания. Подчеркивая суть трагедии Русского государства, следует констатировать, что именно в царствование Николая II созрели плоды ядовитого дерева отрицания русской культуры, корни которого тянутся в глубину отечественной истории. Не его вина, а его беда, что созревание ядовитых плодов, именуемых ныне "революцией", произошло в его царствование. Еще раз подчеркиваем, что это была не революция, ибо основным содержанием событий, последовавших после 1917 года, стала не социальная борьба (хотя она, конечно, присутствовала), а борьба людей, лишенных русского национального сознания, против национальной России. В этой борьбе русский Царь должен был погибнуть первым.

Царь стремится сохранить и умножить русскую национальную культуру, разрушительные элементы призывают ее уничтожить. Царь организует оборону страны от смертельного врага, разрушительные элементы призывают к поражению России в этой войне.

Николай II не был хорошим политиком в нынешнем смысле этого слова, т.е. он не был политиканом и политическим честолюбцем, готовым идти на любые комбинации и сделки с совестью для удержания власти. Государь был человеком совести и души (в этом многократно убеждаешься, читая его переписку и дневники), те моральные установки, которыми он руководствовался в своей деятельности, делали его беззащитным перед темными интригами, которые плелись в его окружении. Многие из его окружения преследовали собственные интересы, надеялись получить определенные выгоды, торговались с противниками Царя о цене предательства. Вокруг Царя все сильнее и сильнее сжимался круг предательства и измены, который превратился в своего рода капкан к началу марта 1917 года.

Круг людей, на которых Царь мог бы по-настоящему положиться, был очень узок. Даже среди родственников, кроме матери и сестер, у Царя не было по-настоящему близких людей. Среди министров и высших сановных лиц таких людей тоже было мало. Более того, среди них буйным цветом расцветала тайная зараза - масонство, бороться с которой было трудно или почти невозможно, потому что свою тайную подрывную работу эти люди вели под личиной преданности Царю и Престолу. Почти каждый шаг Царя становился известен масонам. Такими осведомителями при Царе были, в частности, начальник царской канцелярии Мосолов и товарищ министра внутренних дел Джунковский. последний в своих воспоминаниях признается, что у него была секретная агентура в окружении Царя, периодически информировавшая его о жизни Царя и царской семьи.

Г.Распутин вызывал у В.Ф.Джунковского не только чувство брезгливости и презрения, но и опасения за престиж и судьбу самой монархии. По его инициативе Департамент полиции установил за Г.Е.Распутиным особое наблюдение, и к 1 июня 1915 г. на рабочем столе В.Ф.Джунковского скопилось множество донесений секретных агентов о пьяных оргиях «старца», в которых он компрометировал императрицу. Тогда В.Ф.Джунковский решился на мужественный и рискованный поступок — составил «всеподданнейшую записку», в которой подробно изложил все известные ему факты, называя вещи своими именами. Это был действительно смелый шаг — император не терпел вмешательства в свою частную жизнь, а Распутин уже стал «Другом» и частью жизни царской семьи. В свое время П.А.Столыпин поплатился немилостью за попытку аналогичного вмешательства. В.Ф.Джунковский, конечно, знал об этом, но для него честь Престола и судьба Отечества были дороже личной карьеры.

Записка готовилась в обстановке величайшей секретности, о ней знали всего несколько ближайших помощников В.Ф.Джунковского, черновик был уничтожен. И хотя о своих намерениях В.Ф.Джунковский поставил в известность министра внутренних дел Н.А.Маклакова, всю ответственность он брал на себя, выступая только от своего имени.

В июне 1915 г. В.Ф.Джунковский, испросив аудиенцию, был принят императором, представил ему свою записку и доложил ее содержание. Николай II слушал его внимательно, не прерывая, казался ошеломленным, а прощаясь, попросил держать его в курсе дела. В.Ф.Джунковский вышел от царя успокоенный и довольный. В последующие дни Г.Распутин был удален от двора, а к автору записки царь «был более милостив, чем когда-либо».

Однако друзья Г.Е.Распутина и недруги В.Ф.Джунковского, как он пишет, «не дремали и приняли меры». Его записка была передана императрице Александре Федоровне, и та потребовала, чтобы флигель-адъютант Саблин провел контррасследование. В ходе его и под сильным нажимом бывший московский градоначальник А.А.Адрианов показал, что о «скандале у «Яра» (этот эпизод был ключевым моментом записки) ему ничего не известно. Императрица потребовала отставки В.Ф.Джунковского, а Распутин вернул утраченные позиции.

15 августа 1915 г. В.Ф.Джунковский был отстранен от занимаемой должности, даже без объяснения причин и традиционно принятого выражения благодарности за беспорочную службу.

Отставка была тяжелым потрясением для В.Ф.Джунковского. Осенью того же года он по собственной просьбе был назначен в действующую армию. Февральская революция застала его на Западном фронте в должности командира 15-й Сибирской стрелковой дивизии.

Но вернемся к его ведомству, где работал Джунковский. Ведь именно так ярко проявлялось его отношение к происходящим событиям.

На государственной службе.

Был ли Джунковский противником полицейской провокации? Сам он искренне считал себя таковым: "Когда я вступил в должность товарища министра, я первым долгом обратил внимание на провокацию и боролся против нее всеми силами; если я не всегда достигал цели, то все же я старался бороться с провокацией всеми способами, которые были в моей власти". Институт секретных сотрудников при этом не затрагивался, как и инструкция о внутренней агентуре, усовершенствование которой закончилось при Джунковском, но он настаивал на том, чтобы прием в сотрудничество был актом добровольного соглашения, без морального насилия над принимаемым. Понятие провокации он толковал так же, как его предшественники и подчиненные: "Провокацией я считал такие случаи, когда наши агенты сами участвовали в совершении преступлений".

Тем не менее, мероприятия Джунковского встретили в департаменте полиции противодействие. Белецкий заявлял, что они "губят розыск". Подспудные причины конфликта Белецкий сводил к тому, что сам он-де "человек, вышедший из народа", тогда как Джунковский - "человек придворный". Но различия в сословном происхождении двух высших чиновников ведомства и в особенностях прохождения ими службы ничего не объясняют, тем более, что как раз за Белецким стояли могущественные силы придворной камарильи, враждебные Джунковскому не как "придворному", а как чересчур принципиальному противнику беззакония.

Новшества Джунковского были в глазах Белецкого и некоторых других профессионалов политического сыска попытками соединить несоединимое: заботу о повышении эффективности действий полиции с этическими ограничениями, с их точки зрения, неуместными и обременительными. Джунковский, со своей стороны, не скрывал недовольства, выслушивая по два раза в неделю длиннейшие доклады директора департамента полиции, каждый не менее четырех часов, да еще присутствуя при его докладах министру. В этих докладах непомерно раздувалась, как считал Джунковский, революционная опасность и одновременно обнаруживалась нечувствительность докладчика - из-за отсутствия "нравственной твердости" - к фактам провокации. Ясно было, что сработаться им не удастся.

Случай, о котором впоследствии поведал начальник московской сыскной полиции А.Ф.Кошко, дает основание думать, что в оценке действий Белецкого с точки зрения их полезности правительству Джунковский был во многом прав. После увольнения Белецкого Джунковский показал Кошко дело, заведенное на него - "русского Шерлок Холмса" - в департаменте полиции. Случилось это после того, как московское охранное отделение сообщило о "странных" беседах Кошко со студентами-юристами Московского университета, в ходе которых он будто бы позволял себе критиковать политический розыск. Резолюция Белецкого была такова: "Установить за Кошко негласный надзор и подвергнуть перлюстрации его частную корреспонденцию". В действительности Кошко занимался со студентами практической криминалистикой по просьбе профессоров университета и с разрешения, которое дал ему в свое время Столыпин. "Таким образом, судьба разжаловала меня чуть ли не из профессоров в поднадзорные", - иронизировал, вспоминая об этом, Кошко. Действия Белецкого представлялись ему, как и Джунковскому, "стрельбой по воробьям из пушек".

Джунковский держался уверенно, и оппозиции среди его подчиненных оставалось только надеяться, что товарища министра, в конце концов, подведет пренебрежение неофициальными связями. По приезде в Петербург он проигнорировал, например, настойчивые приглашения престарелого, но по-прежнему влиятельного при дворе издателя газеты "Гражданин" князя В. П.Мещерского (креатурой его был и министр Маклаков). Не внял он и рекомендациям, которые Мещерский изложил в нескольких письмах Джунковскому, убеждая его в том, что их взгляды совпадают: департамент полиции - это "темное царство", где признаются допустимыми "все средства для достижения наших целей". Предпочитая сохранить независимость, Джунковский ограничился визитом вежливости месяц спустя после своего назначения. Между тем Мещерский активно поддерживал Распутина еще когда тот не был вхож в царский дворец; через Мещерского познакомился с Распутиным и Маклаков, находившийся с ним "в хороших отношениях". Демонстративно-отрицательное отношение к царскому фавориту также не укрепляло позиции генерала.

Не осталось незамеченным и его стремление осадить претендовавшие на особое положение правомонархические организации. Джунковский исходил из принципа надпартийности монархии; поэтому во время парадного обеда в Зимнем дворце по случаю 300-летия Дома Романовых представителям этих организаций не было разрешено поднести царю хлеб-соль и произносить речи. Вероятно, не без санкции Джунковского в переработанную инструкцию по организации и ведению агентурного наблюдения был включен параграф, согласно которому секретные сотрудники, "принадлежащие к крайне правым партиям, зачастую не только не полезны, но и вредны".

Белецкий же считал необходимым способствовать примирению враждовавших между собой организаций черносотенцев - так же, как и министр юстиции Щегловитов, о котором Джунковский отзывался (в полном согласии с его репутацией в обществе) отрицательно. Даже в беседах с царем он критиковал практиковавшиеся Щегловитовым методы давления на суд. "Он как министр юстиции, - говорил Джунковский, - не стоит на страже закона, а применяет его и объясняет его сообразно обстоятельствам и выгодам данной минуты", а Сенат - высшую судебную инстанцию - превратил в "послушный себе департамент".

Все это Джунковскому потом припомнили. Но пока что он проводил намеченную линию и одновременно перетряхивал высшие полицейские кадры. В июне 1913 г. он избавился от Виссарионова, который был переведен в ведомство по делам печати, что позволило разлучить его с Белецким. С последним удалось, наконец, расстаться в январе 1914 г.

Малиновский находился в этот момент в Вене, возвращаясь в Россию из заграничной поездки. О газетной новости - отставке директора департамента полиции - сказал ему А.А.Трояновский, заметивший, что Малиновский "весь вздрогнул, но тотчас овладел собой и стал напевать какую-то песенку". Потрясение было, однако, сильным. Как выразился потом Белецкий, Малиновский увидел в отставке шефа и покровителя "поднявшийся и над его головой молот". Встречи в ресторанах прекратились. Новый начальник департамента полиции В.А.Брюн де Сент-Ипполит, которого Джунковский считал "безукоризненным и кристальной чистоты человеком", тут же сообщил ему, кто скрывается под кличкой "Икс" (Белецкий в своих многочасовых докладах часто упоминал "Икса" как источник особо важных сведений, но Джунковский не снисходил до того, чтобы интересоваться фамилиями секретных сотрудников). Впрочем, о Малиновском он уже знал: об агенте-депутате ему сказал в марте 1913 г. Виссарионов, причем в этом конкретном вопросе мнения их сошлись, несмотря на некоторое несходство мотивов.

Мнение Виссарионова было таково: Малиновский не подчиняется "руководительству" департамента полиции, не желая ограничивать свою деятельность функциями осведомителя. Виссарионова не устраивали размеры и характер как думской, так и внедумской работы Малиновского, далеко выходившей, по его мнению, за пределы допустимого. "...Когда я стал читать его выступления в Думе, - показывал Виссарионов в 1917 г., - я пришел к заключению, что нельзя более продолжать работать с ним"; "...он обходил и фракцию, и С.П.Белецкого, не говоря уже обо мне". "Отойти" от Малиновского, то есть прекратить его использование, он предлагал и Белецкому и Золотареву, предупреждая их о возможности всяческих осложнений, вплоть до запроса в Думе, но безуспешно. По словам Виссарионова, "с Белецким невозможно было разговаривать на эту тему, он всегда стоял на том, что Малиновского он должен удержать, и он очень старался его удержать все время, повышая ему оклад".

Ход мыслей Джунковского был несколько иной: недопустимо "провоцировать Думу", ибо это неотъемлемая часть государственной системы. Малиновского он видел и, вероятно, слышал, посещая заседания Думы, он "возмущался всегда его резкими выступлениями", его "крайне непримиримыми взглядами". Впоследствии Джунковский признавался, что совмещение обязанностей депутата и секретного сотрудника ему "претило". Кроме того, оно представлялось ему опасным с точки зрения поддержания устойчивости монархического режима: политический скандал в случае разоблачения Малиновского причинил бы правительству больший вред, чем утрата той информации, которую тот поставлял.

Ни в своих показаниях по делу Малиновского, ни в воспоминаниях Джунковский не коснулся темы провоцирования охранкой раскола в РСДРП. Если Белецкий и развивал эту дорогую ему тему в докладах Джунковскому и Маклакову (что почти, несомненно), то Джунковский, скорее всего, и здесь увидел характерное для директора департамента полиции "втирание очков". Это не значит, что тактическая линия Белецкого была отвергнута: циркуляр, где она излагалась, как остающаяся в силе, подписал 14 сентября 1914 г. Брюн де Сент-Ипполит, само собой разумеется, с ведома и согласия Джунковского. 10 января 1915 г. последовал еще один циркуляр, требующий того же - разъединения социал-демократических групп и течений с помощью внутренней агентуры. Но дорожить из-за этого "Иксом" Джунковский не собирался.

Вспоминая уже в советское время о деле Малиновского, Джунковский объяснял свое решение таким образом: "Кому принес больше пользы Малиновский? Ленину или розыску, трудно сказать. Думаю, что Департаменту полиции от него было пользы немного, вернее, он отвлекал внимание Белецкого от серьезных дел. Белецкий тешил себя тем, что видный представитель думской социал-демократической фракции - его сотрудник, а то, что это была игра с огнем и недостойная, на это он закрывал глаза".

Развязка затянулась, Джунковский долго размышлял, как покончить с неприятным делом, "сохранив приличие". Тем временем находившийся в простое Малиновский тщетно пытался выяснить, чего же хочет от него всесильный товарищ министра. Осознав, наконец, что департамент полиции больше не нуждается в его услугах, он униженно просил Белецкого ходатайствовать перед новым руководством департамента полиции, чтобы обеспечили его семью, а ему предоставили "свободу действий". "Такого растерянного тона я никогда у Малиновского не слышал", - вспоминал Белецкий. Возможно, выходка на заседании фракции 22 апреля была последней попыткой "Икса" заслужить благоволения нового начальства.

Но участь его была уже решена. Ни Брюн де Сент-Ипполит, ни преемник Виссариона А.Т.Васильев встречаться с ним не пожелали. Начальник Петербургского охранного отделения П.К.Попов вместе с известным Малиновскому по Москве ротмистром Ивановым встретились с ним в сквере у памятника Екатерине II и передали требование Джунковского: в течение трех дней подать заявление о выходе из Думы и уехать за границу; на этих условиях ему выдавался годовой оклад жалования - 6 тысяч рублей. Как вспоминал Попов, в первый момент Малиновский был "до необычайности обескуражен подобным предложением и все спрашивал, куда же он теперь денется. Но, узнав об единовременной получке в 6 тысяч рублей, согласился". Сумма была выдана Малиновскому под расписку после его ухода из Думы. До границы его сопровождали два агента: уверенности, что бывший депутат сдержит слово, у Джунковского не было...

Так завершилась полицейская карьера Романа Малиновского. По своей продолжительности она, конечно, не шла ни в какое сравнение с 16-летней карьерой Азефа, да и финал ее был другим. С точки зрения реализации планов Джунковского это можно было бы посчитать успехом, с точки зрения Белецкого - огорчительной неудачей, а Ленин впоследствии изобразил отказ охранки от услуг "Икса" чуть ли не признанием поражения системы полицейского розыска, поскольку ей не удалось остановить развитие рабочего движения и рост влияния большевиков. Малиновский был изгнан потому, что "оказался слишком связанным легальною "Правдой" и легальной фракцией депутатов, которые вели революционную работу в массах [больше], чем это терпимо было для "них", для "охранки", - так писал Ленин в 1917 г., не зная еще о близких по смыслу показаниях Виссарионова. Малиновский превратился, по словам Ленина, "в одно из звеньев длинной и прочной цепи, связывавшей (и притом с разных сторон) нашу нелегальную базу с двумя крупнейшими органами воздействия на массы, именно, с "Правдой" и с думской социал-демократической фракцией. Оба эти органа провокатор должен был охранять, чтобы оправдать себя перед нами".

Желание Джунковского соблюсти приличия и избежать скандала не помешало ему "раскрыть завесу этого дела" перед Родзянко. Ранее Джунковский "помогал" председателю Думы, предупреждая о предстоящих выступлениях социал-демократической фракции; после ухода Малиновского Родзянко стал догадываться о причинах такой осведомленности и напрямик спросил Джунковского: "Ну, а что, Малиновский был ваш сотрудник?" Дальнейший разговор двух сановников протекал, по словам Джунковского, следующим образом: "Я говорю - "Нет". - "Ну, ну, мне-то Вы можете сказать!" Я сказал: "Раз Вы так вопрос ставите, то с глазу на глаз могу Вам сказать, потому что знаю, что Вы никому не скажете". Однако Родзянко вскоре проговорился депутату-трудовику В.Л.Геловани - опять же "под честное слово". Видимо, эта утечка информации и явилась основным источником слухов, проникших сначала на страницы правой печати ("Земщина", "Голос России", "Свет"), а затем и других газет.

...Уход Малиновского произвел эффект разорвавшейся бомбы не только в Петербурге, но и в Поронине. Судить об этом можно отчасти по телеграммам и письмам, отправленным оттуда после получения первых известий от Л.Б.Каменева и депутатов. 8 мая Петровский телеграфировал в Краков Зиновьеву: "Малиновский без предупреждения сложил полномочия, дать объяснения отказался, выезжает за границу". Уже 9 и 10 мая Ленин сообщил в Цюрих Г.Л.Шкловскому, что Малиновского обвиняют в провокации; 11-го он послал в Варшаву Я.С.Ганецкому телеграмму с просьбой собрать все сведения о Малиновском и подробно телеграфировать, что пишут о нем варшавские газеты. В тот же день он предложил А.Е.Бадаеву незамедлительно избрать нового председателя фракции (депутаты избрали Г. И. Петровского).

Всем была хорошо известна приверженность Джунковского кадетам, и также как кадеты в основном использовали тактику давления на правительство, эту же тактику использовал и Джунковский. Анализируя его «Воспоминания» мы видим это. Ядро партии кадетов составляли университетская профессура, ученые, творческая интеллигенция, преуспевающие врачи, адвокаты, учителя, средние и мелкие служащие. По духу Джунковский близок им. Он пытается отобрать политические дела у корпуса жандармов, куда принимались на службу лица исключительной' личной честности и преданности долгу. (Генерал Спиридович. "Воспоминания"). Особый политический отдел Департамента полиции Джунковский наполняет юристами, чья приверженность кадетам хорошо известна.

Основой воспоминаний В.Ф.Джунковского послужил его огромный личный архив, с 1913 г. хранившийся в Петербурге в его казенной квартире на Фонтанке, где помещалось Министерство внутренних дел. Здесь были дневники, которые Владимир Федорович вел почти ежедневно в течение нескольких десятилетий, письма, копии официальных документов, вырезки из газет, театральные афиши и многое другое. В 1915 г., после своей отставки, В.Ф.Джунковский по совету известного юриста, сенатора и академика А.Ф.Кони передал значительную часть этих материалов в Рукописный отдел Института русской литературы Российской Академии Наук (Пушкинский Дом). Для работы над воспоминаниями В.Ф.Джунковский приезжал в Пушкинский Дом, где по мере написания собирались сотни страниц его рукописи. Однако общий ход событий в стране круто изменил судьбу автора и его труда.

В конце 1920-х годов вновь начались гонения на творческую и научную интеллигенцию. В НКВД фабриковались «обличительные дела» на деятелей науки и культуры, чье творчество начиналось до революции. В 1929 г. появилось известное «Академическое дело».

По этому делу проходил директор Пушкинского Дома С.Ф.Платонов и другие ученые, вскоре арестованные.

В.Ф.Джунковский не мог больше пользоваться архивом. К тому же часть его материалов из Пушкинского Дома бесследно исчезла.

В 1934 г. машинописная копия воспоминаний В.Ф.Джунковского, возвращенная М.В.Сабашниковым автору, была приобретена В.Д.Бонч-Бруевичем для Государственного литературного музея за 50 тысяч рублей. Это дало В.Ф.Джунковскому «средства к жизни на несколько лет». Когда В.Д.Бонч-Бруевич уведомил о покупке Отдел культуры ЦК ВКП(б), Комиссия партийного контроля ВКП(б) осудила это как покровительство бывшему царскому генералу. Однако благодаря своему авторитету и заслугам В.Д.Бонч-Бруевич смог отстоять интересы Литературного музея, директором которого он был, и сумел сохранить этот важный и уникальный исторический источник.

Впоследствии рукопись воспоминаний вместе с подготовительными материалами была передана в архив, который в настоящее время называется Государственным архивом Российской Федерации (ГА РФ), где они и хранятся по сей день.

Судьба же самого В.Ф.Джунковского, как ни старался он не привлекать к себе внимание новой власти, сложилась трагически. В конце 1937 г. он был вновь арестован и специальной тройкой НКВД приговорен к расстрелу. 21 февраля 1938 г. приговор был приведен в исполнение.

Заключение.

В данной работе мы попытались рассмотреть описание Джунковским правительственных кругов накануне Первой мировой войны, а также общую ситуацию того времени и саму фигуру Джунковского. Какие же выводы можно сделать из всей жизни Джунковского. Это, наверное, даже не выводы, а своего рода итоги его деятельности. Чем же он остался знаменит в истории, кроме того, что составил огромный труд жизнеописания России тех времен. Он описывал и вспоминал все подробности, даже мельчайшие, обладая практически энциклопедической памятью. Чего стоит, например такой эпизод из его «Воспоминаний»: «В декабре 1907 года Сенатская ревизия по земским и городским делам во главе с сенатором Гариным обревизовала положение дел в Московской городской и уездных управах. В результате дела городского управления найдены были в большом беспорядке, городское хозяйство и отчетность велись неправильно. Выяснилось, что городская управа недоплатила в казну значительные суммы акцизов и средств, полученных от продажи патентов на разрешение торговли. Гарин со своими приспешниками накинулись, как коршуны, на добычу и вылили ушаты грязи на голову Рейнбота. Вскоре после этого, 12 декабря последовало отчисление генерала Рейнбота от должности градоначальника согласно его прошения. В уездной управе, где также ожидалось встретить недочеты, все оказалось в удовлетворительном виде, замечены были только формальные отступления при ведении денежной отчетности».

Но это частности, мы же в заключении хотели отобразить основные итоги его деятельности. Итак:

1) Полностью ликвидирует агентуру в войсках и на флоте. Полиция лишается возможности узнать, что творится в войсках и каково там настроение. Социалисты получают возможность вести там свою пропаганду без опасения сесть в тюрьму. В этих стараниях он получает поддержку во-первых, Великого Князя Николая Николаевича и, конечно, самого Н.А.Маклакова. Одобрение он получает и от Царя. Государь, по свидетельству С.П.Белецкого, еще в 1910 году высказывал сомнение - можно ли с нравственной точки зрения иметь агентов во флоте.

2)Ликвидируется агентура в учебных заведениях. Если учесть, что именно учебные заведения были главными очагами бунта, а молодёжь - пушечным мясом революции, то станет понятным смысл и этой акции Джунковского. Официальное объяснение: служба на полицию разлагает молодёжь, а это неблагородно.

3)По его инициативе ликвидируются охранные отделения во всех городах, кроме Москвы, Петербурга и Варшавы. Но и в этих городах им были проведены сокращения штатов и поставлена задача экономить государственные средства. Смета по Московскому и Петербургскому отделениям была им сокращена в 4 раза! Н.А.Маклаков и Государь одобрили эту акцию масона Джунковского.

4)Им был выдан на растерзание революционерам секретный агент Малиновский, член ЦК партии большевиков, депутат 4-й Государственной Думы, которому симпатизировал сам Ленин. Что означает раскрытие своего агента, причём такого уровня, понятно каждому...

Такой вот неоднозначной фигурой представляется нам Джунковский, однако не стоит забывать и о том, что его «Воспоминания» - это прежде всего художественное произведение и читая их нужно быть осторожным в интерпретации тех или иных событий, потому что авторская воля часто предвзята.

Литература.

В.Ф.Джунковский. Воспоминания. В 2-х томах». Под общей редакцией А.Л.Паниной — М.; Издательство имени Сабашниковых, 1997

В. М. Острецов «Черна сотня: взгляд справа», в журнале «Черная сотня», № 22-24

Платонов О.A. История русского народа в XX веке. Том 1, М.: «Наука», 2000

О.А. Платонов Жизнь за царя, М.: «Воскресение», 1995

Источники.

ГАРФ, ф.612, оп.1, д.22, Л.56-57

ГАРФ, ф.63, оп, 28, од. 6281/915, Л.1

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.ed.vseved.ru/