Реферат: Воспитание крестьянских и дворянских детейРеферат: Воспитание крестьянских и дворянских детейОглавление Введение 1. Воспитание крестьянских детей · Игра в жизни ребенка · Любовь к родной земле · Почитание старших · Воспитание доброты и милосердия · Честь и достоинство · Участие детей в обрядах. Воспитание христианина · Трудовое воспитание 2. Воспитание дворянских детей · Утопия дворянского воспитания · Образование дворянских детей · Образование девочек 3. Яснополянская школа Л.Н.Толстого Заключение Список литературы Введение Воспитание спасет мир - в этих словах Л.Н.Толстого заключена мысль об исключительной роли воспитания. Семья — самая важная, самая значимая единица общества, в которой пример родителей, их взгляды на мир, активность самого ребенка служили школой жизни для маленького человека. В России каждое из сословий имело достаточно высокую степень организации, свою этику, свои неписаные нормы поведения. Отличительной чертой дворянства было то, что самоопределение сословия происходило не путем постепенно складывающихся традиций, идеологического оформления реально уже существующих обычаев; но путем прямо противоположным: настойчивым внедрением в быт и сознание людей неких умозрительных идеалов. Мир большинства крестьян замыкался местностью, в которой они жили и которую редко покидали. Поэтому так важны были взаимоотношения людей в деревне, они были питательной средой для духовной жизни. Дети были свидетелями и активными участниками всех дел и событий. Они с самого раннего возраста вместе со взрослыми трудились, помогая домашним и соседям. Часто они не только наблюдали, но и сами включались в действо наравне со взрослыми. У детей не было каких-то особых детских праздников, но они были в общей праздничной массе вместе со своими односельчанами и веселились все вместе — и старшее, и младшее поколение. Все это определенным образом влияло на развитие, воспитание детей, на самоопределение в мире. Существовали все-таки свои понятия и убеждения о воспитании, и довольно сложные. Правда, эти понятия не формулировались, не обобщались, даже чаще всего не осознавались родителями и всеми теми, кто имел дело с детьми. Но они существовали, о чем можно судить как по произведениям народного творчества, так и по поступкам известных личностей, память о которых долго хранилась народом и которые как бы являли собою положительный результат воспитания.
1. Воспитание крестьянских детей Игра в жизни ребенка Игры развивали физическое здоровье и закаляли характер. Участвуя в них, дети тренировали силу, ловкость и скорость, а также сообразительность, смекалку и быстроту реакции. Ориентация на победу заставляла маленького человека учиться преодолевать трудности и боль, быть терпеливым, учиться выдержке. Во время игр дети постигали нормы поведения и представления об окружающем мире, место человека в нём. В игровом пространстве дети впервые овладевали трудовыми навыками, при этом ребенок осваивал ту роль, которую в будущем займет в семье и общине. Игры взрослых с младенцами до годовалого возраста, называвшиеся пестушками, потешками, были просты, но в тоже время хорошо учитывали все физические и психологические особенности развития ребенка. Все они проводились под пением коротеньких песенок и включали в себя подкидывание, подбрасывание, качание ребенка на руке, приплясывание, притопывание. В распоряжении малышей колыбельного возраста были также и игрушки, которые делал для них отец или старший брат. Это были, как правило, различного рода погремушки, Они давались детям в руки, вешались на шею или привязывались к колыбели, сидюхе, ходунку. В сюжетах девчоночьих игр отразились народные представления о роли женщины в обществе и семье, согласно которым главное предназначение женщины - продолжение рода, заботы о домочадцах и хозяйстве. В игре девочки в первую очередь осваивали все женские занятия: занимались обустройством своего "дома", готовили пищу, пряли, шили одежду, стирали, сажали огород и т.д. В таких играх ярко проявлялись характерные для каждой местности особенности хозяйственного и домашнего быта. Игры мальчиков были ориентированы на мужской стиль поведения и способствовали развитию представлений о мужской чести и достоинстве. Таким играм были свойственны агрессия и азарт, создание группировок и противоборство их, командные и индивидуальные соревнования, направленность на победу, выявление победителей и побежденных. Предполагалось, что мужчина должен обладать и физической силой, пытливым умом и твердостью духа. Поэтому игры мальчиков в большей степени, чем игры девочек, были направлены на развитие этих качеств. Любовь к родной земле Воспитание подростка в русской деревне заключалось не только в передаче ему трудовых знаний и навыков, но и в приобщении его к тому духовному миру, в котором жили взрослые люди. Подросток должен был усвоить основные понятия и ценности человеческой жизни, своеобразный кодекс правил русского человека, христианина. Ребенку незаметно, но систематически прививали мысль, что он должен любить свою землю предков - "отчину", уважительно и заботливо относиться к родителям, старым и немощным людям, маленьким детям, в любви и строгости воспитывать своих будущих "чад", быть милосердным к несчастным и обиженным, помнить о своей чести. Любовь к отчизне, русские крестьяне старались привить детям с самого раннего возраста. Они стремились сделать все для того, чтобы дети любили родительский дом, родную деревню с ее лугами, полями, лесами, соседние села и деревни, связанные друг с другом родственными узами, а также все те села, города, где расселилось "русское христианское племя". Родители, родственники, соседи знали простую истину, которую со временем усваивал и ребенок: "глупа та птица, которой свое гнездо не мило", "своя земля и в горести мила". Подросток воспитывался в любви к отчине через советы родителей: почитай землю, дающую человеку возможность жить: "Мать-сыра - земля всех кормит, всех поит, всех одевает, всех своим теплом пригревает"; бережно относись к окружающему миру: "Природу не надо увечь, а надо беречь", "Природа - царю воевода"; люби людей, живущих с тобой рядом: "Доброе братство сильнее богатства"; серьезно относись к необходимости защиты своих земель: " Русский ни с мечом, ни с калачом не шутит", "Коли у поля стал, так бей наповал". Чувство любви к родине - "Святорусской земле", "Матери россейской земле", "Мати Россее" приходило к детям также через рассказы взрослых деревенских людей, своеобразных хранителей исторической памяти народа, хорошо знавших былины, исторические песни, легенды, предания; из рассказов солдат, полных впечатлений о битвах, участниками которых они были; через странствующих монахов, и их рассказы о подвигах святых мучеников, погибших во имя спасения православной Руси. Все эти люди хранили в своей памяти множество событий, сведений, связанных с героическими временами и подвигами русского народа. При этом они осмысляли свои знания как дар, полученный от предков, своеобразное завещание, и считали своим долгом передать полученное им наследство следующим поколениям людей. В исторических песнях, которые предлагались подрастающему поколению, защита родины в дни бедствий рассматривалась как главная задача мужчин. Через исторические песни, былины до подростков доводилась и мысль о невозможности отречения людей от русских обычаев, так как отрекаясь от правил, предписанных русскими людьми предками, отрекаешься и от своей отчины, становишься чужаком. Почитание старших Русские крестьяне, прививая детям любовь к отчине, воспитывая их на героических подвигах предков, старались также показать им, что любовь к родине должна начинаться с любви к родителям и проявлению уважения к людям старшим по возрасту. Крестьяне считали почитание отца и матери главной добродетелью человека. В детей старались вложить мысль о том, что родители, любящие своих чад как самих себя, хорошо понимающие жизнь, имеют полное моральное право "учить, наказывать, на добрые дела наставливать", а дети обязаны перенимать и использовать все их житейские знания и благодарить их за "учение родительское". Желание жить по собственному разумению, отказ "своему отцу покоритися и матери поклонитися", рассматривались народной педагогикой, как поступки, влекущие за собой несчастья. Родители внушали подрастающему ребенку словами и свои примером, что человек обязан заботиться о состарившихся родителях, проявлять к ним, ослабшим от тяжелой работы, и немощным, внимание и уважение. Однако, требуя от подростка , любви, послушания и заботы по отношению к родителям, народная педагогика предлагала и родителям проявлять такие же чувства к своим маленьким и взрослым детям. Правда, подчеркивалось, что любовь родителей к подросшим и взрослым детям должна быть разумной. Это представление русского народа об отношении родителей к своим детям ярко выражено в поучении философа ХVII в. Симеона Полоцкого: "Вредоносна излишняя любовь родителей к детям. Как вино в меру употребляемое веселит и здоровит, без меры выпитое разума лишает и болезнь вызывает, так и любовь родителей к детям. Если по достоинству - полезна и родившимся и рожденным. Если выше меры - вред творит и тем и другим. Одних в развращение попущает, другим же печаль и болезнь от развращения первых содевает". По крестьянской этике, требования которой должны были усвоить подростки, уважения были достойны не только родители, но вообще все старшие по возрасту люди. При этом подростки не должны были решать для себя вопрос о том, достоин или недостоин тот или иной старик их заботы, почтения и уважения. По мнению крестьян, старшие требуют к себе уважения уже потому, что они прожили долгую, трудную жизнь и много сделали для людей на земле. Большую роль в воспитании у детей этого чувства играли сказки и бывальщины религиозно-поучительного характера. В сказке "Иван, крестьянский сын", например, герой, нагрубивший старухе, терпит неудачи, а после принесенного им извинения получает от нее полезный совет. Вечерами в теплых избах, бабушки и дедушки рассказывали своим внукам реальные истории о том, как уважение, оказанное старому человеку, приносило ребенку удачу. Чувство уважения к старшим входило в плоть и кровь детей также благодаря примерам из жизни собственной семьи и всей деревенской общины. В семейном застолье пожилым людям предоставлялось почетное место, взрослые члены семьи были внимательны к старому, отработавшему свое время деду, спрашивали у него советов. При семейном разделе, когда женатый сын намеревался жить своим домом и хозяйством, решающее слово было за старым отцом. На сельской сходке - собрании взрослых мужчин деревни прежде всего стариков по тому или иному вопросу было зачастую, решающим. Воспитание доброты и милосердия В русской крестьянской семье детей старались обучить милосердию, жалости и состраданию к людям, потерпевшим бедствие, несчастным, убогим и нищим. Вся жизнь семьи давала детям примеры такого рода поведения. Деревенский обычай обязывал крестьян принимать в своем доме постучавшегося в дверь усталого путника, обогреть его, накормить и утешить, если он в печали. Нищих и убогих принимали в доме с той же благожелательностью, что и остальных путников. Принято было считать, что подать милостыню, пожалеть и помочь больному и оказать моральную поддержку убогому - дело необходимое и богоугодное. Помощь, объяснялось детям, надо оказывать вообще всем в ней нуждающимся: людям, пострадавшим от пожара или стихийного бедствия, потерявшим кормильца, многодетным семья, находящимся в нужде. Воспитательное слово поддерживалось и делом: люди помогали погорельцам, делились с ними последним куском хлеба, старались их утешить, приютить. Семья, в которой все рабочие члены внезапно заболели, могла рассчитывать на помощь односельчан, которые приходили топить печь, готовить еду, ухаживать за скотиной. Вдовам и сиротам люди помогали вспахать и засеять землю, провести жатву. Заботясь о том, чтобы жизнь ребенка была благополучной, чтобы он находился в согласии с самим собой, ближними и дальними людьми, крестьяне стремились показать своим детям необходимость проявлять к людям доброту: "Добро творить - себя веселить", стараться не держать на людей злобу, ибо "Злой человек - как уголь: если не жжет, то чернит", отказаться от мщения за обиды. Особенно старались предохранить ребенка от мстительности. Они предлагали ответить на обиду, не откладывая на долгий срок, здесь же на месте , словом или кулаком, или простить, обидчику его "неразумное поведение". Затаить же обиду на долгие годы и отомстить, когда он, возможно, уже и забыл о моральном уроне, который нанес человеку, считалось большим грехом. Особенно ценилось в русском народе умение прощать обиды. У русских людей даже был выработан ритуал прощения и определен специальный день, когда все должны были прощать друг другу явные и неявно нанесенные обиды. Это происходило в прощеное воскресение - в последний день масленицы, перед Великим постом. Родители просили прощение у детей, дети у родителей, соседи друг у друга. Они кланялись в ноги или становились на колени, целовались и на слова "Прости меня", отвечали "Бог тебя простит, меня прости". Прощение, по обычаю, надо было просить, отправляясь в дальнюю дорогу, чтобы люди "не поминали лихом", при отправлении в церковь на исповедь: "Простите меня, в чем согрешил перед Вами". Прощения всегда просили перед смертью, которую осмысляли как уход в иной мир. К умиравшему человеку поочередно приходили все родственники, соседи с просьбой не уносить обиду на них в иной мир, принять их прощение, так как с мыслью о не прощенной обиде трудно жить на белом свете. Умиравший, также в свою очередь обращался ко всем остававшимся на земле людям с просьбой не таить на него обиду постараться простить все его прегрешения на земле, чтобы он мог с легкой душой покинуть этот мир. Честь и достоинство Русские люди, советуя своим детям быть добрыми, милосердными, прощать грехи ближним своим, учили их в тоже время сохранять всегда и во всем чувство собственного достоинства, "хранить честь с молоду". Понятие чести у крестьян всегда связывалось с сознанием честного выполнения своего долга - в труде и в исполнении взятых на себя обязательств, включало в себя правдивость и исключало способность наносить несправедливые обиды. Исследователи народного быта всегда отмечали это качество деревенских людей: "Все крестьяне, оберегая свою честь, стараются трудиться, чтобы не прослыть лентяем и мотыгой /мотом/. Каждый старается не быть лжецом и обидчиком, а также не нажить славы, что он не крестьянин, а прощелыга и самознайка", " всякий порядочный крестьянин старается держать данное им слово: нарушить его он считает нечестным", "всякий крестьянин, оберегающий свою честь, старается не быть никогда не только замешенным в какое-либо преступление, но даже и заподозренным в нем. Он никогда не согласится ни на плутни, ни на обман, хотя бы это и было допущено в торговле". Понятие чести, которое старались привить своим детям родители, включало также для мужчин уменье ответить на незаслуженное поношение, не дать основания для оскорблений, для девушек - чистоту, для женщин - отсутствие измен. Девочкам с ранних лет внушалась мысль о необходимости "блюсти свою честь", т.е. избегать добрачных связей, строить свое поведение таким образом, чтобы заслужить одобрение односельчан, а в замужестве сохранять супружескую верность. Потеря девственности до брака считалась большим грехом, а рождение внебрачного ребенка всеми рассматривалось как крайняя степень позора и бесчестия. Участие детей в обрядах. Воспитание христианина Одной из главных задач, ставившихся русским деревенским сообществом перед родителями ребенка, была задача постепенного введения его в религиозно-обрядовую жизнь. Крестьяне считали веру в Бога непременным свойством нравственного человека, а его поведение напрямую связывалось с состоянием его веры. О совестливых, трудолюбивых, милосердных людях говорили: "живут по божески, по христиански", и наоборот, встретившись с человеком, совершившим неправедный поступок, отмечали: "креста на нем нету". С православными традициями ребенка начинали знакомить обычно в с7-8 лет. Этим, по деревенским представлениям, должны были заниматься крестный отец и крестная мать, хотя естественно, от таких забот не освобождались и родители. Крестьяне старались обучить ребенка молитвам, внушить ему в голову мысль о необходимости усердно читать их вслух перед иконами утром и вечером. В обычной, не очень богомольной семье, подростков учили, как правило, двум молитвам "Отче наш" и "Богородица Дево радуйся". Принято было считать, что они могут пригодится во всех случаях жизни, так как доходят до Бога быстрее, чем все остальные. Эти молитвы читались утром и вечером, перед обедом и ужином, перед отправлением в путь-дорогу. С ними обращались к Спасителю и Божьей матери в надежде на избавление от несчастий, с просьбой о помощи в беде и защите от нечистой силы, а также принося благодарность за Божью милость. Кроме этих молитв подростков обучали молитвам, импровизационного характера, не принятым православной церковью. Родная или крестная мать советовала ребенку обратиться "к Боженьке со святой молитвою", хорошо доходящей до Бога и святых угодников: " Пресвятая Богородица, спаси нас; помилуй нас, Господи; батюшка, милостивый Микола, сохрани нас, подай здоровьица тятьке, мамке, братцам, сестрицам, пошли нам хлебца, молочка". В 7-8 лет ребенка полагалось отвести к исповеди и первому причастию. Крестные родители старались подготовить дитя к этому важному событию его жизни, как умели рассказывали смысл причащения к святым дарам и необходимость очищения от грехов. Приобщение ребенка к православной религии заключалось также в приобщении его к церкви. Родители считали необходимым, отправляясь в воскресный день или в праздник в церковь, брать с собой ребенка, советуя ему вести себя там чинно, степенно, благопристойно, молиться с усердием. Православные знания приобретались ребенком протяжении всего детства, особенно в семьях, где старики или крестные родители были людьми глубоко верующими. Детей приобщали к православию с помощью чтения Псалтиря, молитвенников, рассказывая им христианские предания, часто апокрифические, (непризнанные православной церковью), знакомили с житиями особо почитаемых в той или другой местности святых, рассказывали о чудесах, которые они совершали, обучали детей духовным стихам, предлагали участвовать в церковном хоре. Стремление вырастить истинно православного человека уживалось в русской деревне с желанием передать подростку знания, сохранявшиеся в крестьянском быту со времен языческой Руси, так называемые дедовские обычаи, дедовское наследие. К такого рода знаниям относились мифы о Матери - Сырой земле, о Непобедимом Солнце, об умерших предках, наблюдающих за живыми потомками и помогающих им в трудную минуту жизни, о всевозможной нечистой и неведомой силе, готовой испортить человеку жизнь и т.п. Приобщение к таким знаниям шло через передачу мифов, легенд, волшебных сказок, быличек. Старшее поколение, желая помочь своим детям счастливо прожить жизнь, передавало им свое умение защититься от лешего в лесу, водяного в озере, советовало как магическим путем предохранить скот от падежа, вызвать дождь, задобрить банника, спастись от злых лихорадок, мучающих людей, защититься от собак и укусов змей. Роль помощников взрослых людей дети исполняли фактически во всех обрядах годового цикла, направленных на стимулирование природы, увеличение урожая, благополучие людей, сохранность домашних животных. Так, в святочные дни, особенно насыщенные обрядностью, детям доверялось в рождественский сочельник "покормить Коляду" - мифическое существо, которое, по древнему поверию, приходит в этот вечер под окна крестьянских домов. Мать пекла блины и просила сына или дочку бросить первый блин на улицу для Коляды. В масленицу детям выпадала честь встречать "широкую, веселую боярыню Масленицу". В воскресенье перед масленичной неделей они должны были опрашивать всех возвращавшихся из соседнего села или из города людей вопросом: -Везешь ли Масленицу?". Человек должен был ответить "да" и угостить ребят привезенными гостинцами. Дети также принимали участие и в обрядах Егорьева дня 23 апреля/6мая, когда скотина первый раз после зимы выгонялась на пастбище. В чистый четверг на страстной неделе, когда крестьяне считали необходимым защитить свой дом различными магическими способами от нечистой силы и колдунов, детям поручалось на заре обежать дом с колокольчиком, чтобы защитить его от вредоносной силы. По русскому обычаю именно ребенок должен был пригласить на крестины младшего братика или сестричку родственников. Ребенка полагалось также в день свадьбы сажать на брачную постель, чтобы у молодых рождались дети. В русской деревне были и обряды, которые исполнялись только детьми. Прежде всего это были обходы крестьянских дворов в дни праздников народного календаря: "славление Христа" в Рождество, "посевание изб" в первый день нового года, оход дворов в средокрестие, (в среду на четвертой неделе Великого поста), обход дворов с поздравлениями и сбором яиц в Пасху. Считалось, что эти обряды всегда существовали как детские и молодежные. Трудовое воспитание Обучение детей крестьянской работе проходило по определенной, хорошо продуманной многими поколениями людей системе. Детей приучали к ней не позднее, чем с семи лет, считая, что "маленькое дело лучше большого безделья" Приучение детей к труду с этого возраста, очень раннего с точки зрения современных людей, диктовалось представлениями о том, что если ребенка " с измалолетства" не включать в деревенскую работу, то он в дальнейшем не будет иметь "усерствующей способности" к крестьянскому труду. Человек, по мнению русских крестьян, может только тогда хорошо и с радостью выполнять тяжелую работу пахаря, жницы, плотника, если привычка к труду вошла в его плоть и кровь с раннего детства. Процесс трудовой подготовки ребенка осуществлялся обычно поэтапно, при этом учитывались физические и психические особенности и возможности детей в разные периоды их взросления. Русская пословица говорит : " Бери всегда ношу по себе, чтобы не кряхтеть при ходьбе". Объем нагрузки и воспитательные меры, которыми люди пользовались для привлечения ребят к работе, определялись с учетом количества лет прожитых ребенком. Крестьяне хорошо понимали, что ребенок должен работать в меру своих сил и возможностей, и что ему надо давать, как они говорили, "каждой трудности по разу". В противном случае, полагали они, можно отбить у ребенка охоту к труду, воспитать у него отношение к работе как тяжелой повинности. В русской деревне работу полагалось распределять также в зависимости от пола ребенка. Девочкам поручалась работа, которая готовила бы ее к жизни женщины, мальчикам давались знания и умения необходимые мужчине. При этом обучение строилось таким образом, что ребенок точно знал свои обязанности и родителям не приходилось напоминать о них ребенку. Приучение детей к труду шло в русской деревне легко и незаметно под руководством матери или отца, бабушки или дедушки, старших сестер или братьев. Воспитываясь в атмосфере труда, ребята сами проявляли интерес к работе, высказывали желание заняться нужным для семьи делом. Родители обычно старались поддержать в ребенке это желание, дать ему работу, которую он мог выполнить хорошо, позволить ему заработать своим трудом хоть и небольшие, но деньги, принести их в дом. В тоже время они считали необходимым, чтобы подросток "тешил свое достоинство", т.е. получал похвалу за свой труд, видел, что его работа нужна семье. С раннего детства ребенка ненавязчиво приучали к выполнению незначительных домашних работ и поручений родителей. Чаще всего это было мытье посуды, поднесение небольших поленьев к печи, присмотр за цыплятами, подача лыка при плетении лаптей или ниток при вязании. В некоторых гуерниях трехлетний мальчик уже мог помогать матери чистить картофель, мести пол, подавать ей какую-нибудь вещь, отыскивать отцовский кушак или собирать рассыпанный по полу горох. Бывало, что уже с трех лет отцы брали мальчиков в поле при возке навоза. Привлекая ребенка к совместной работе, предлагая ему дело по силам, родители поддерживали в нем ощущение радости от сопричастности к делу вместе со взрослыми, удовольствия от выполняемого труда. Если мать гнала домой овец, она давала помахать прутиком пятилетней дочери, объясняя, что овцы от этого побегут быстрее. Пропалывая в огороде гряды, она поручала дочке выбросить подальше сорняк или подержать вырванную морковку. Отец, ремонтирующий забор, позволял крутившемуся около него сыну, подержать рейку или гвоздь. В многодетной семье маленький становился непосредственным помощником старших братьев и сестер. Распределение обязанностей могло быть таким: пока старшая сестра подметала пол, младшая вытирала пыль. Стремясь походить на своих постоянно занятых трудом родителей, видя с их стороны доброжелательное отношение к их попыткам научиться делу, слушая приятную похвалу в свой адрес, дети не могли себе представить, что можно не работать, не уметь прясть, шить, наколоть дров, прибить оторвавшуюся доску, не помочь отцу или матери. В детской среде считалось позором, если о двенадцатилетней девочке скажут, что она "непряха", а о мальчике десяти лет, - что он "только и может гонять бабки". 2. Воспитание дворянских детей Утопия дворянского воспитания[1] Во второй половине XVIII в. идеологи дворянства провозглашают его культурной элитой общества и соответственно этой роли определяют политические, этические и бытовые нормы, обязательные для достойного представителя своего сословия. Образ идеального дворянина формировался на основе рациональной схемы иерархии социальных и моральных ценностей, т. е. убеждения, что высокому положению человека в обществе должны соответствовать его высокие нравственные качества. Таким образом, почитающиеся общечеловеческими добродетели — храбрость, честность, образованность — объявлялись обязательными качествами дворянина. Идеальный образ обычно проецировался на прошлое (действие трагедий Сумарокова чаще всего происходит в Древней Руси; идеальный герой Фонвизина получает имя Стародум), но это условное прошлое, лишенное конкретно-исторических черт. В отношении же бытового поведения, всего того, что называется bon ton, образцом служило западноевропейское, в особенности французское дворянство. От чего этот идеал дворянина был далек более всего, так это от реальных русских помещиков. Но удручающе низкий культурный уровень основной массы дворянства не ставил под сомнение высокое предназначение дворянского сословия; он лишь выдвигал на первый план проблему воспитания человека, достойного своего общественного статуса. С современных позиций дворянское воспитание кажется чрезмерно строгим, даже суровым, жестким. Но мы не должны принимать эту строгость за недостаток любви. Она объясняется, во-первых, ясным представлением о том, какого человека следует воспитать; во-вторых, убеждением, что сделать это можно. «...Вместо того чтобы навязывать тебе свою любовь, я всемерно старался сделать так, чтобы ты заслужил ее»,— писал сыну Честерфилд [2]; этого правила придерживались и в русских дворянских семьях. «Ты недостоин моей дружбы»,— говорит Николаю Бестужеву недовольный его поведением отец [3] . «Ты не мой сын!» — бросает надерзившему мальчику С. Алексеев (отец К. С. Станиславского)[4] . «Иди, я не хочу такого сына!» — заявляет рассерженная мать маленькому Теме в повести Н.Г. Гарина-Михайловского[5]. По воспоминаниям сына Льва Толстого Сергея, самым серьезным наказанием со стороны отца была «немилость»: переставал обращать внимание на провинившегося ребенка[6] . Характерно напутствие старого князя Болконского своему сыну, отправляющемуся на воину: «Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне, старику, больно будет <...> а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет... стыдно!»[7] Решающая установка в воспитании дворянского ребенка состояла в том, что его ориентировали не на успех, а на идеал. Быть храбрым, честным, образованным ему следовало не для того, чтобы достичь чего бы то ни было (славы, богатства, высокого чина), а потому что он — дворянин, потому что ему много дано, потому что он должен быть именно таким. (Резкая критика дворянства дворянскими же писателями — Фонвизиным, Пушкиным и др. — обычно направлена на тех дворян, которые не соответствуют этому идеалу, не выполняют своего предназначения.) Едва ли не главной сословной добродетелью считалась дворянская честь, point d'honneur. В идеале, честь являлась основным законом поведения дворянина, безусловно и безоговорочно преобладающим над любыми другими соображениями, будь это выгода, успех, безопасность или просто рассудительность. Граница между честью и бесчестием порой была чисто условной, доказательством тому являются дуэли, поводом к которым служили лишь светские предрассудки. Но постоянная угроза смертельного поединка накладывала свой отпечаток на весь стиль поведения. Человек должен был привыкнуть отвечать за свои слова; «оскорблять и не драться» (по выражению Пушкина) — являлось пределом низости. Публичное оскорбление неизбежно влекло за собой дуэль, но публичное же извинение делало конфликт исчерпанным. В особенности повышалась цена «честного слова». Нарушить данное слово — значило раз и навсегда погубить свою репутацию, потому поручительство под честное слово было абсолютно надежным. Известны случаи, когда человек, признавая свою непоправимую вину, давал честное слово застрелиться — и выполнял обещание. В этой обстановке повышенной требовательности и — одновременно — подчеркнутого доверия воспитывались и дворянские дети. Ек. Мещерская в своих воспоминаниях рассказывает выразительный в этом отношении случай, когда честного слова ребенка оказалось достаточно, чтобы взрослые мужчины, уже готовые к дуэли, совершенно успокоились»[8] . Если честь являлась основным стимулом, естественно, что ориентиром в поведении человека становились не результаты, а принципы. Сергей Львович Толстой утверждал, что девизом его отца была французская поговорка: «Fais ce que das, advienne que pourra» [«Делай что должно — и будь что будет» (фр.)][9] . Как известно, Лев Толстой вкладывал в понятие долга свой, подчас неожиданный для общества смысл. Но самая установка: думать об этическом значении поступка, а не о его практических последствиях — традиционна для дворянского кодекса чести. Воспитание, построенное на таких принципах, кажется совершенно безрассудным: оно не только не вооружает человека качествами, необходимыми для преуспевания, но объявляет эти качества постыдными. В самом деле, верность кодексу дворянской чести никак не благоприятствовала успешной карьере ни во времена апофеоза самодержавного бюрократического государства 1830—1840 гг., ни во времена демократических реформ 1860—1870 гг. Следование нормам дворянской этики неизменно приходило в противоречие с государственными установлениями и влекло за собой всякого рода неприятности. Дворянский ребенок, которому в семье внушались традиционные этические нормы, испытывал потрясение, сталкиваясь с невозможностью следовать им в условиях государственного учебного заведения, где он обычно получал первый опыт самостоятельной жизни. Истинный дворянин чувствовал себя между двух огней: законами своего сословия — с одной стороны, и государства — с другой. Яркий пример — та же дуэль, которая была официально запрещена и уголовно наказуема. Согласно известному парадоксу, офицер мог быть изгнан из полка «за дуэль или за отказ». В первом случае он попадал под суд и нес наказание, во втором — офицеры полка предлагали ему подать в отставку. Щепетильно оберегая свою честь, дворянин, конечно, учитывал чисто условные, этикетные нормы. Но главное было все же в том, что он защищал свое человеческое достоинство. Обостренное чувство собственного достоинства воспитывалось в нем с детства, целой системой разных, внешне порой никак между собой не связанных требований. Независимо от рода деятельности безусловным достоинством дворянина считалась храбрость. Господствовавшее тогда убеждение, что это качество можно воспитать, выработать путем волевых усилий. Так наставлял своего племянника Н. Н. Раевского князь Потемкин [10] , таким опытом делился с друзьями А. С. Грибоедов [11] . Этим убеждением объясняются и весьма рискованные воспитательные меры, которые применялись к детям, проявлявшим робость. Судя по мемуарным свидетельствам, и сами дети в большинстве случаев воспринимали их не как произвол и жестокость старших, но как необходимую закалку характера. Храбрость и выносливость требовали физической силы и ловкости — и дворянских детей с малолетства учили плавать, ездить верхом, владеть оружием; с ними занимались гимнастикой и приучали не бояться холода. Точно так же воспитывали и царских детей, и потому бравировать своей физической закалкой любили и кадеты, и императоры. Все это относилось не к области «физкультуры», а к области формирования личности. В общем контексте этических и мировоззренческих принципов физические испытания как бы уравнивались с нравственными. Уравнивались в том смысле, что любые трудности и удары судьбы должно было переносить мужественно, не падая духом и не теряя собственного достоинства. Разумеется, сила духа и мужество определяются качествами личности прежде всего. Но нельзя не заметить и совершенно определенной этической установки, которая проявлялась в поведении людей одного круга. Характерна запись в дневнике воспитателя наследника В.А. Жуковского: «Сказать в. к. (великому князю. — О.М.) о неприличности того, что при малейшем признаке болезни он пугается и жалуется»[12] . Обратим внимание, что Жуковский не собирается как-то успокоить мнительного мальчика, объяснить, что его здоровье не вызывает опасений. Он убежден, что подобное поведение «неприлично», стыдно и никакого снисхождения здесь быть не может. Этические нормы тесно соприкасаются с этикетными: демонстрировать чувства, не вписывающиеся в принятую норму поведения, было не только недостойно, но и неприлично. Этот момент принципиально важен, ибо именно в нем проявляется существо так называемого «хорошего тона». Светское общество относилось к бытовой стороне жизни как к явлению глубоко содержательному, имеющему самостоятельное значение. Знаменитая реплика сочинителя «Былей и небылиц»: «... в обществе жить не есть не делать ничего»[13] — точно формулирует общепринятую позицию. Многие светские люди, конечно, что-то «делали» и в нашем, современном понимании: состояли на военной или государственной службе, занимались литературным трудом или издательской деятельностью. Но при этом жизнь, не связанная непосредственно со службой или работой, была для них не вынужденным или желанным промежутком между делами, а особой деятельностью, не менее интересной и не менее важной. Балы, светские рауты, салонные беседы и частная переписка — все это в большей или меньшей степени носило оттенок некоего ритуала, для участия в котором требовалась специальная выучка. Ритуализованность повседневной жизни светского общества дает основания Ю.М.Лотману говорить о «театральности» быта и культуры XIX в.[14] Эту особенность своей жизни ощущали и современники. В.А. Жуковский называл большой свет театром, «где всякий есть в одно время и действующий и зритель»[15] . Но в данном случае «театральность» не означает «искусственность», «ненатуральность». Принятые формы поведения давали вполне широкий простор для самовыражения личности; человек, в совершенстве владеющий правилами хорошего тона, не только не тяготился ими, но обретал благодаря им истинную свободу в отношениях с людьми. Правила хорошего тона отнюдь не сводились к набору рекомендаций типа: в какой руке держать вилку, когда снимать шляпу и прочее. Разумеется, этому дворянских детей тоже учили, но подлинно хорошее воспитание основывалось на ряде этических постулатов, которые должны были реализовываться через соответствующие внешние формы поведения. Обучение искусству нравиться людям становилось важнейшим моментом в воспитании дворянского ребенка. Никаких особенных секретов здесь не было: детям объясняли, что следует быть с людьми неизменно внимательным и доброжелательным, с уважением относиться к чужим взглядам и привычкам, не задевать самолюбие других, а самому держаться скромно и приветливо. Но помимо нравственных принципов их вооружали умением дать почувствовать людям свое уважение и доброжелательность, причем сделать это в тактичной и ненавязчивой форме. Юные дворяне усваивали не только элементарные правила, вытекающие из этих принципов (не перебивать собеседника, смотреть людям в глаза, не сидеть, когда другие стоят, и тому подобное), но перенимали множество едва уловимых оттенков в поведении и манерах, которые и сообщают человеку качества, именуемые вышедшими ныне из употребления словами: «любезность» и «учтивость». Отметим кстати, что расхожее представление о надменности и важности аристократов совершенно ошибочно. Чванство и высокомерие считались в аристократическом кругу безнадежно дурным тоном; истинные аристократы очаровывали людей именно своей приветливостью и деликатностью. Когда В. А. Соллогуб пишет: «Дом славился аристократическим радушием и гостеприимством»[16] ,— он вовсе не стремится к парадоксам, а отмечает примету быта своего времени. Особенное обаяние людей, считавшихся образцом comme il fout, во многом заключалось в удивительной простоте и непринужденности их поведения. «Все тихо, просто было в ней. / Она казалась верный снимок / Du comme il faut...»,[17] — говорит Пушкин о Татьяне Лариной. «Свобода и простота его движений поразили меня»,— вспоминает герой трилогии Льва Толстого о князе Иване Ивановиче, «человеке очень большого света»[18] . Но недаром эти простота и непринужденность оказывались так недоступны для подражания, так мучительно недосягаемы для людей другого круга, которые в светских салонах становились или скованны, или развязны. У светских людей эти качества являлись результатом целенаправленного воспитания, включавшего в себя усердную тренировку. Чтобы выглядеть естественно, хорошие манеры должны стать привычкой, выполняться машинально — и потому рядом с каждым дворянским ребенком неизменно присутствовал гувернер или гувернантка, бдительно следящие за каждым его шагом. Забавно, что во всех воспоминаниях и художественных произведениях гувернер — неизменно отрицательный персонаж (в отличие от няни — персонажа всегда положительного). Наверное, среди гувернеров было достаточно людей нудных и несимпатичных. Но трудно вообразить, чтобы все они поголовно были такими бессердечными мучителями, какими рисуют их воспитанники. Скорее всего, дело в том, что у гувернера была уж очень неблагодарная роль: постоянно, ежечасно следить за тем, чтобы ребенок соблюдал правила поведения в обществе. Но зато, когда нетерпеливый питомец вырывался наконец из-под опеки madame или monieur, в свои 16—17 лет он не только свободно говорил по-французски, но и легко, автоматически выполнял все правила хорошего тона. В некоторых учебных заведениях для дворянских детей устраивались soirées avec manœuvre [вечера с упражнениями {фр.}.], на которых воспитанники разыгрывали в лицах сцены из светской жизни: провожали гостя, принимали приглашения на танец и т. п. (Показательно, что после революции 1917 г., когда все былые правила поведения в обществе стали решительно вытесняться из реальной жизни в область театральных представлений, А. А. Стахович теми же методами обучал хорошему тону учеников театральной студии [19] ). Чтобы уверенно играть свою роль — держаться свободно и непринужденно — светскому человеку, как актеру, нужно было уметь хорошо владеть своим телом. В этом отношении особое значение имели уроки танцев. Танцам обучали всех дворянских детей без исключения, это был один из обязательных элементов воспитания. Сложные танцы того времени требовали хорошей хореографической подготовки, и потому обучение начиналось рано (с пяти—шести лет), а учителя были очень требовательны, порой просто безжалостны. На уроках танцев дети учились не только танцевать, но и умению держать себя: изящно кланяться, легко ходить, подавать руку даме и т. д. Многолетняя упорная тренировка придавала светским людям их непринужденную элегантность. Но помимо всего, их свободная и уверенная манера держать себя проистекала из убеждения, что им некому подражать, напротив, другие должны подражать им... У «других», впрочем, была своя точка зрения на этот счет. Образование дворянских детей Главными предметами, на которые тратили большую часть учебного времени, были иностранные языки. Наряду с манерами именно знание иностранного языка сразу определяло место дворянина на внутридворянской иерархической лестнице. Мы говорим об «избранном» языке, потому что на практике дворяне могли говорить на разных наречиях, но какие-то из них ценились, а какие-то считались непрестижными. «Путь наверх» открывало лишь одно из них. В первой половине XVIII века таким языком был немецкий, хотя некоторые дворяне, благодаря хозяйственным связям и участию в войнах, могли говорить и по-английски, по-шведски, по-фински, по-голландски. Со времен Елизаветы Петровны «королем языков» становится французский. Сама Елизавета владела этим языком свободно и охотно общалась на нем с европейскими дипломатами и своим медиком И.Г. Лестоком Мода на французский язык «свалилась» на дворянство достаточно неожиданно. В предшествующем поколении этот язык знали единицы. Учителя, особенно поначалу, найти было трудно, чем и пользовались разные недобросовестные личности. Однажды выяснилось, что популярный в Москве «француз», учивший детей заграничному наречию, на самом деле «чухонец» и выучились от него дети на самом деле финскому, — а что делать, проверить-то было некому. Так начался французский этап дворянского образования и воспитания, о котором столько было сказано обличительных и негодующих слов. Увлечение французским принесло большую пользу. В русском языке пока почти отсутствовала литература; далеко не сформировался востребованный новым временем словарь: не было не только научных, технических, отвлеченных терминов, но и многих бытовых выражений и слов, относившихся к новой реальности — одежде, досугу, флирту и т. п. Во французском языке все это было. Здесь имелась огромная первоклассная литература. На французский, как язык международного общения, были переведены все мировые классики, все достойное в науке, вся античная литература и история — в общем все. Французский язык был полностью сформирован, гибок, подвижен, легок и изящен по форме; он изобиловал устоявшимися оборотами, поговорками, цитатами, остротами и каламбурами, черпать которые можно было бездумно и без конца (русскому языку еще только предстояло стать таким), и позволял без труда общаться на любые темы. Хорошо известна зависимость между объемом и качеством интеллекта и словарным запасом. По всем этим причинам приобщение русской знати к французскому языку, а через него и к одноименной культуре несло в себе, как впоследствии выяснилось, больше пользы, чем вреда. Галломания вовлекла русское дворянство в мировой культурный процесс и воспитала интеллектуальные потребности, а французский язык стал сильной прививкой русскому языку и словесности, ускорив формирование литературной речи и подготовив мощный творческий взрыв начала XIX века. Дворянство второй половины XVIII века продолжало осваивать немецкий, английский, иногда итальянский (чаще всего те, кто учился пению); нередко и польский, чему способствовали польские разделы и связанные с ними войны. Все эти наречия ценились тогда неизмеримо ниже французского. Говоря о распространении французского языка и его главенстве в дворянском воспитании, следует все же указать, что даже на пике «галломании» она была далеко не повсеместной. Чем дальше и «ниже» от столиц и двора, тем чаще можно было встретить дворян — нередко состоятельных и высокопоставленных, — которые прекрасно жили в условиях двуязычия, думая и общаясь в домашнем кругу на русском и прибегая к «галльскому наречию» лишь в обществе. И все же во второй половине XIX века французскому языку пришлось потесниться. К этому времени он был общепринят. Ему учили во всех гимназиях, куда поступали дети разного состояния, в том числе и недворяне, в духовных училищах, в коммерческих школах для купечества и т. д. Из языка дворянской элиты французский превратился в язык интеллигенции, и в высших слоях дворянства появился новый фаворит — английский. На рубеже XIX-XX веков русский высший свет предпочитал подчеркивать свою элитарность именно английским языком и вообще англоманией. На этом языке говорили в семье Николая II (наряду, однако, с русским); ему учили английские бонны и гувернантки, оказавшиеся в эти годы очень востребованными. Проявлением моды на все английское было и увлечение британскими университетами — Оксфордом и Кембриджем, куда стали отправлять сыновей и даже дочерей для завершения образования. Юные аристократы обучались литературе или искусствоведению и возвращались домой с престижными дипломами «магистров искусств». Обучение любому языку в дворянской среде предпочитали начинать как можно раньше и притом наиболее надежным способом — постоянным общением с носителем этого языка. Как писал один русский журнал 1840-х годов: «У всех вельмож по роду, и по месту, и у всех тех, которые гонятся за вельможеством на золотых колесах, давно уже ввелось обыкновение держать при детях от самого их рождения английских нянек; и крошечные дети, когда они еще ничего не умеют выговорить порядочно, лепечут уже по-английски; но как скоро только в них начинают развиваться понятия, то родители, из боязни испортить французский выговор, отпускают англичанку и приставляют к детям французов». Полученные естественным путем разговорные навыки закрепляли обучением чтению, а позднее письму на иностранном языке, бесконечными переводами и опробованной на других предметах методикой заучивания наизусть. Занимались языками несколько раз в неделю (французским почти ежедневно), по два-три часа. Ну и разумеется, во многих семьях чередовали разговорную практику на иностранном языке. Н.П. Грот вспоминала, что «мать почти всегда говорила с нами по-французски, а в определенные дни заставляла нас говорить и между собою исключительно по-французски и по-немецки, что и делалось нами по возможности, но без строгого педантизма». Поскольку большинство дворян учились кое-как и за границей во всю жизнь свою не бывали, то и язык, который они считали французским, таковым являлся весьма приблизительно. Это был «русский француз ский», с не вполне правильными выговором, словоупотреблением и построением фраз. И кроме того, очень немногие даже такой язык «знали до конца». Нередко активный французский ограничивался несколькими десятками расхожих фраз и выражений и приблизительным пониманием смысла прочитанного. Даже хорошо знавшие язык говорили в манере, «отдававшей классной комнатой», преимущественно заученными фразами. В результате и «мышление их, — как писал современник, — приобретало те же приемы приблизительности и неточности». Образование девочекДовольно долгое время родители обращали внимание лишь на образование сыновей, оставляя дочерей практически неграмотными. Лишь девочки из высшей аристократии, предназначенные к жизни при дворе, уже в начале XVIII века начали воспитываться в соответствии с новыми требованиями. От придворной дамы требовалось знание иностранного языка и «политеса», умение танцевать, музицировать и, при наличии голоса, петь, а также способность немного писать (хотя бы любовную записку) и ориентироваться в той самой мифологии (чтобы не попасть впросак, если кавалеру вздумается сделать «мифологический» комплимент). Как писала историк Е.Н.Щепкина: «Со введением иноземного платья и новых обычаев среди столичной знати пытались обучать и девочек чему-нибудь, кроме церковной грамоты, но еще никто не знал, чему и как учить, и дело сводилось к тому, что их по внешности уподобляли иностранкам. Хватались за всех, от кого могли ожидать помощи в деле воспитания». Поначалу в наставницы нанимали «баб и девок» из Немецкой слободы, а для собственных дочерей Петр выписал уже настоящую воспитательницу из-за границы. Елизавета Петровна знала русскую грамоту (даже сочиняла «вирши»: Я не в своей мочи огонь утушить, сердцем болею, да чем пособить?»), прелестно танцевала, любила итальянскую музыку и могла говорить (не скажем – читать) на немецком и итальянском языках. Французский она знала хорошо – одно время ее готовили в жены французскому королю - и на нем, кажется, свободно читала. Научных же познаний, как и большинство девушек ее круга, почти не имела, да и не больно-то в них нуждалась. Из современниц Елизаветы, кажется, только дочери фельдмаршала Б.П.Шереметева, серьезные и умные девушки, тянулись к знаниям и, как писала Е.Н.Щепкина, «учились даже некоторым предметам из школьных программ того времени. Их гувернантка, г-жа Штуден, так сблизилась с ученицами, что последовала в ссылку за многострадальной Натальей Борисовной». 3. Яснополянская школа Л.Н.Толстого В теоретическом наследии и практическом педагогическом опыте прошлого школа, открытая Л.Н. Толстым для крестьянских детей Ясной Поляны, занимает особое место. В этой школе закладывались основы «педагогики ненасилия». Не случайно педагогические взгляды Л.Н. Толстого и его педагогический опыт оказали огромное влияние на многих педагогов-гуманистов. Значительная часть взглядов Толстого на образование и воспитание ребенка оформилась именно в период существования Яснополянской школы, хотя и позже он обращался к этим проблемам неоднократно. Они нашли выражение в статьях разных лет: «Воспитание и образование», «О народном образовании», «Прогресс и образование», «Кому у кого учиться писать: крестьянским детям у нас или нам у крестьянских детей?», в Дневнике Яснополянской школы (50-е – 60-е г.г.), в «Азбуке» и «Общих замечаниях для учителя» к ней (70 –е г.), в статье «О воспитании» (1909), книгах афоризмов мудрецов мира. Его ранние статьи о воспитании и образовании отличались парадоксальностью и вызвали возмущение многих педагогов и общественных деятелей того времени. Н.Г. Чернышевский откровенно советовал молодому писателю «поучиться» и «стать в уровень с наукой». Заявления «воспитание не воспитывает, а только портит», «лучшая система в деле воспитания может не иметь никакой системы», «права воспитания не существует», содержащиеся в его ранних статьях, многими современниками Л. Н. Толстого и исследователями его творческого наследия часто расценивались как пропаганда анархии в деле воспитания. Действительно, в ранних статьях он противопоставил воспитание образованию и отрицал первое как одну из форм насилия над личностью ребенка. В конце жизни он признал ошибочность и искусственность такого противопоставления: «И воспитание, и образование нераздельны. Нельзя воспитывать, не передавая знания, всякое же знание действует воспитательно». Вопросы образования в последние годы рассматривались им в неразрывной связи с вопросами воспитания. Образование, по Л.Н.Толстому, составляет совокупность всех тех влияний, которые развивают человека, дают ему более обширное миросозерцание. Детские игры, работа, учение (насильственное и свободное), искусства, науки - все образовывает, созидает человека. Цель школы, по Л. Н. Толстому, — это воспитание творческой, нравственной личности, задача обучения и воспитания — это формирование творческого мышления и нравственного самосознания. «Если ученик в школе, — указывал он, — не научится сам ничего творить, то и в жизни он всегда будет только подражать, копировать». Система образования и должна содействовать гармонии развития учащегося. Л. Н. Толстой обратил внимание на то, что обычно «развитие ошибочно принимается за цель», что педагоги содействуют развитию, а не гармонии развития и в этом заключается «вечная ошибка всех педагогических теорий». Первообразом гармонии, правды, красоты и добра является, по мнению писателя, родившийся ребенок, все его дальнейшее психическое развитие «есть не только не средство для достижения того идеала гармонии, который мы носим в себе, но есть препятствие... к достижению высшего идеала гармонии». Развивая эти мысли, Л. Н. Толстой сравнивает педагога с плохим ваятелем, который, вместо того чтобы соскоблить лишнее, налепливает все больше и больше, «раздувает, залепляет кидающиеся в глаза неправильности, исправляет, воспитывает». Ребенку, по мысли писателя, «нужен только материал для того, чтобы пополняться гармонически и всесторонне». Взгляды Л.Н. Толстого на проблемы образования, воспитания, развития ребенка не были оторваны от жизни, они питались самой жизнью и вытекали из его педагогического опыта. Заключение В народной педагогике обязательно включение ребенка в различные виды деятельности (трудовую, празднично-игровую и т.д.) вместе со взрослыми. Семья наряду с общиной считалась основным воспитателем ребенка. Она несла ответственность за качество воспитания не только перед общиной, но и перед церковью. Религиозные заповеди и запреты, соединенные с сохранившимися народными представлениями о совершенной личности, являлись содержанием целей и задач воспитания, которые дошли до настоящего времени в виде заповедей, народной мудрости. Мудрость народного воспитания как исторически проверенного опыта должна стать основой современных учебно-воспитательных систем. Поступки и деятельность людей ограничиваются определенными запретами, способствующими сохранению и развитию человеческого общества и его взаимоотношений с окружающей средой. Общими практически для всех этносов, наций и народов являются следующие заповеди: "не убий", "не лги", "не воруй", "не желай чужого" и др. Они же входят в число библейских заповедей. Помимо заповедей-запретов народная педагогика большое место всегда отводила заповедям — целям воспитания и обучения. Ведущей заповедью в этой системе является воспитание человека-патриота, носителя традиций и чаяний своего народа. Она выражается не только в описаний героизма людей, но и в поэтических описаниях родной природы, прославлении своей Родины, осуждении предательства, трусости и уклонения от исполнения гражданского долга. На примерах былинных героев: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович и другие защитники Отечества. Следующая заповедь народной педагогики — воспитание доброты и любви к людям. Многие библейские заповеди учат этому: "Возлюби ближнего своего, как самого себя, да благо тебе будет". Добрый человек обязательно должен быть скромным, кротким, миротворцем, видящим свои недостатки и не осуждающим других. Третья заповедь — воспитание трудолюбия. Народ всегда высмеивал лодырей, лежебок, бездельников. Особенно ярко эта заповедь выражена в народных пословицах: "Деревья смотри в плодах, а людей — в делах", "Под лежачий камень вода не течет". Но одним из важнейших условий воспитания в народной педагогике считается доброе, уважительное отношение к ребенку. Первый этап в обучении юного дворянина - у домашнего или частного преподавателя: «От роду моего лет семи или более отдали меня в том же селе Харине, где отец мой жил, пономарю Филиппу Брудастому, учиться». Учителем мог быть и священник, как человек, который лучше и правильней всего мог передать искусство чтения богослужебных книг: «…и был у сына воеводского учитель, отставной престарелый поп…». Но кроме того существовала практика, когда родители (отцы) сами давали начальное образование своим сыновьям и одновременно воспитывали их, в основном потому, что частные уроки не давали желаемого результата: «Начал его при себе грамоте учить не так, как меня учил пономарь Филипп Брудастый, который только мучил одним всегдашним прилежным сидением, а не учением: я учил своего пасынка не доводя его никогда до малейшей скуки в учении, пускал его часто гулять и приучал самого по своей воле садиться за учение». Следующим этапом образования обыкновенно была отдача своего чада (сына) в учебное заведение: «…отдавали мы его потом в пансион и университет обучаться французскому языку, математике и прочим наукам…». Кроме того, учеба здесь неизбежно способствовала установлению дворянского самосознания. В обычае было отдавать детей на воспитание и обучение родственникам, хорошим знакомым и благодетелям. Их воспитание в основном ограничивалось не постижением наук, а научению быть хорошей хозяйкой и женой. И, наконец, следующий этап: образование неизбежно оканчивается службой, которая напрямую зависела не только от личных качеств молодого дворянина, но и от полученного им воспитания и образования. Итак, мы видим, что воспитание дворянских и крестьянских детей отличалось. Но конечная цель одна - научение девочек быть хорошей хозяйкой и женой, а мальчиков - главными помощниками в семье, полезными своему государству. Список литературы 1. Муравьева, О.С. Русские утопии/ О.С. Муравьева /(Альманах «Канун»). Вып. 1. СПб., 1995, С. 154-178. 2. Честерфилд. Письма к сыну // Честерфилд. Письма к сыну. Максимы. Характеры. Л., 1971. С. 207. 3. Воспоминания братьев Бестужевых. Пг., 1917. С. 64. 4. Станиславский, К.С. Моя жизнь в искусстве. М.; Л., 1941. С. 15. 5. Гарин-Михайловский, Н. Г. Детство Темы // Собр. соч.: В 5 т. М., 1957. Т. 1. С. 109. 6. Толстой, С.Л. Очерки былого. Тула, 1968. С. 88. 7. Толстой, Л.Н. Война и мир. // Полн. собр. соч. М.;Л., 1930. Т. 9. С. 134. 8. Мещерская Е.К. Трудовое крещение. // Новый мир. 1988. № 4. С. 212—213. 9. Толстой, С.Л. Очерки былого. С. 102. 10. Пушкин, А.С.. Т. XII. С. 171—172 11. Фомичев, С.А. Грибоедов в Петербурге. Л., 1982. С.171. 12. Дневник В.А. Жуковского цит. по: Иезуитова Р.В. Пушкин и «Дневник» В. А. Жуковского 1834 г. // Пушкин: Исслед. и мат. Л., 1978. Т. VIII. С. 243. 13. Фонвизин, Д.И. К г. сочинителю «Былей и небылиц» от сочинителя вопросов // Собр. соч. М.; Л., 1959. Т. II. С. 273. 14. Лотман, Ю.М. Театр и театральность в строе культуры начала XIX века // Лотман Ю.М. Избр. статьи. Т. 1. С. 269—287. 15. Жуковский, В.А. Писатель в обществе.// Собр. соч.: В 4 т. М.; Л., 1960. Т. 4. С. 393. 16. Соллогуб, В.А. Воспоминания. // Соллогуб В.А. Повести. Воспоминания. Л., 1988. С. 566. 17. Пушкин, А.С. Т. VI. С. 171. 18. Толстой, Л.Н. Детство // Полное собр. соч. Т. 1. С. 53. 19. Цветаева, М.И. Повесть о Сонечке. // Цветаева М.И. Проза. М., 1989. С. 343—344; 347—348. 20. Кириченко, О.В. Дворянское благочестие XVIII века. М.,1997. 21. Кудрявая, Н.В. Лев Толстой о смысле жизни / Н.В. Кудрявая.– М.: Красный пролетарий, 1993. 22. Кузина, Т.Ф., Батурина Г.И. Занимательная педагогика народов России: советы, игры, обряды / Т.Ф. Кузина, Г.И. Батурина.— М.: Школа-Пресс, 1998. 23. http://www.ethnomuseum.ru/section66/126/2847/4533.htm 24. Волков Г.Н. Этнопедагогика: Учеб. для студ. сред. и высш. пед. учеб. заведений / Г. Волков, А. Панькин - М.: Издательский центр "Академия", 1999. - 168 с.
[1] О. С. Муравьева // Русские утопии (Альманах «Канун»). Вып. 1. СПб., 1995, с. 154-178. [2] Честерфилд. Письма к сыну // Честерфилд. Письма к сыну. Максимы. Характеры. Л., 1971. С. 207. [3] Воспоминания братьев Бестужевых. Пг., 1917. С. 64. [4] Станиславский К. С. Моя жизнь в искусстве. М.; Л., 1941. С. 15. [5] Гарин-Михайловский Н. Г. Детство Темы // Собр. соч.: В 5 т. М., 1957. Т. 1. С. 109. [6] Толстой С. Л. Очерки былого. Тула, 1968. С. 88. [7] Толстой Л. Н. Война и мир. // Полн. собр. соч. М.; Л., 1930. Т. 9. С. 134. [8] Мещерская Ек. Трудовое крещение. // Новый мир. 1988. № 4. С. 212—213. [9] Толстой С. Л. Очерки былого. С. 102. [10] Пушкин А. С.. Т. XII. С. 171—172 [11] Фомичев С. А. Грибоедов в Петербурге. Л., 1982. С.171. [12] Дневник В. А. Жуковского цит. по: Иезуитова Р. В. Пушкин и «Дневник» В. А. Жуковского 1834 г. // Пушкин: Исслед. и мат. Л., 1978. Т. VIII. С. 243. [13] Фонвизин Д. И. К г. сочинителю «Былей и небылиц» от сочинителя вопросов // Собр. соч. М.; Л., 1959. Т. II. С. 273. [14] Лотман Ю. М. Театр и театральность в строе культуры начала XIX века // Лотман Ю. М. Избр. статьи. Т. 1. С. 269—287. [15] Жуковский В. А. Писатель в обществе.// Собр. соч.: В 4 т. М.; Л., 1960. Т. 4. С. 393. [16] Соллогуб В. А. Воспоминания. // Соллогуб В. А. Повести. Воспоминания. Л., 1988. С. 566. [17] Пушкин А. С. Т. VI. С. 171. [18] Толстой Л. Н. Детство // Полное собр. соч. Т. 1. С. 53. [19] Цветаева М. И. Повесть о Сонечке. // Цветаева М. И. Проза. М., 1989. С. 343—344; 347—348. |